Бентли Литтл - Университет

Студенты дружно рассмеялись.

— Разумеется, я слегка преувеличиваю, но если говорить совершенно серьезно, то, по-моему, это в высшей степени опасное заблуждение, это удручающий снобизм — полагать, что исключительно профессора расставляют по ранжиру произведения искусства, исключительно они решают, кто первоклассный, кто похуже, а кто и вовсе третий сорт.

— Но что вы скажете о писателях вроде Стивена Кинга? — спросила Джани Хольман. — Не кажется ли вам, что они гробят свои произведения тем, что в них столько актуальных намеков, столько замечаний на злобу дня, такое обилие модных словечек-однодневок? Все названное мной обесценит их произведения уже через десять — двадцать лет, а то и раньше. Читателю будет скучно пробираться через лес непонятных ему намеков и забытых слов.

— Вы знаете, у меня такие трудности со Стейнбеком. Он описывает незнакомые мне времена Великой депрессии, какие-то тогдашние заботы и проблемы. А знали бы вы, как я мучаюсь с Хемингуэем... Отчего он не писал про наше время, а упрямо строчил о своем? То про Первую мировую, то про гражданскую войну в Испании. Да еще рабски копировал ныне забытую манеру говорить тогдашних людей...

Студенты опять дружно рассмеялись.

— Вот-вот! Вы смеетесь. Но ведь это очень распространенная ошибка. Людям кажется, что если в произведении описывается во всех подробностях какая-то эпоха, то в следующую эпоху книга уже не будет интересна. На самом же деле время в романе создает контекст, рамку; содержание вечно. В широком смысле любое произведение искусства есть произведение своего времени. Зачастую многие книги читаются сейчас с таким удовольствием не вопреки тому, что в них масса черточек ушедшей эпохи, а именно благодаря тому, что в них масса черточек ушедшей эпохи. Скажем, произведения Джорджа Аддисона и Ричарда Стила, Самуэля Джонсона и Александра Попа в наше время ценят в равной степени и как литературные шедевры, и как дотошные исторические документы. А может, они даже важнее именно как памятники прошлого.

— Что же касается "модных словечек-однодневок", — продолжал Ян, — то я советую вам вспомнить произведения Томаса Пинчона. Его работы никто не назовет легковесными, и они одобрены общим гласом профессоров английской литературы. А ведь его романы просто набиты просторечными и жаргонными выражениями — он точно отражает говор тех, о ком пишет. Новое поколение заговорит на другом языке, но документ Пинчона останется. И никто не ставит ему в упрек это увлечение текущим этапом американского языка. — Ян посмотрел на часы. — Ладно, наше время истекает. Заканчиваем. К следующему занятию будьте добры прочитать на выбор любые два рассказа М. Дж. Джеймса и повесть "Поворот винта" Генри Джеймса. Будьте готовы к обсуждению обоих Джеймсов — в чем они похожи, а в чем разнятся.

Как всегда после семинара его окружила группка студентов — задать какие-то вопросы, высказать мнение, которое они стеснялись произнести перед всеми. Но сегодня Ян решительно извинился, сославшись на отсутствие времени, и поспешил к себе в кабинет, где ему надо было просмотреть кое-какие книги и бумаги перед тем, как отправиться в "Акапулько" — он договорился пообедать с Эленор.

Эленор.

Так звали эмоционально неуравновешенную главную героиню в рассказе Эдгара По "Привидение Хилл-Хауза".

Отчего ему пришла в голову такая ассоциация? И почему она раньше не приходила ему в голову? Ладно, не важно. Ян запер дверь своего кабинета, спустился по лестнице и направился к автостоянке.

Эленор поджидала его в ресторане. Разумеется. Очень положительное существо. Она уже сидела в отдельной кабинке и дала метрдотелю такое исчерпывающее описание своего друга, что Яну не пришлось даже называть себя — его тут же провели к столику.

Они не виделись две с половиной недели — с тех пор как начали встречаться, в их отношениях еще не было столь длительного перерыва. Ян обнаружил перед свиданием, что слегка волнуется. Впрочем, только он успел сесть, как его рука сама потянулась и легла на колено Эленор — еще прежде чем от них отошел метрдотель, положивший на стол меню.

— Сегодня можем предложить наши фирменные блюда — суп с маисовыми лепешками и креветочные фаджитас, — сказал он.

Ян рассеянно кивнул: мол, хорошо, хорошо. Как только они остались наедине, он сказал:

— Я скучал по тебе.

Надув губки, Эленор лукаво улыбнулась:

— Ой ли?

— Ты же сама знаешь — я очень скучал. — Он убрал руку с ее колена и заглянул ей в глаза. — А я-то думал, что мы больше не будем ссориться.