Марьяна Романова - Остров Смертушкин

Несколько секунд показались мне вечностью. А потом я увидел кровь. Вода стала красной. Пятно расползалось по зеленому океану, занимая собою всё пространство.

Я понял, что ни Валерии, ни Рамоны уже нет в живых.

На палубу вернулся Пабло. Он шел, покачиваясь, как будто был пьян. Его вырвало за борт. «Я видел человека без глаз», – сказал он и упал замертво. Я ничем не мог ему помочь. Я вернулся в каюту и взял ружье. Наугад несколько раз выстрелил в воду. Это не имело никакого смысла.

Вдруг я увидел Рамону. Она всплыла у левого борта лицом вверх. У нее были вырваны глаза. Две кровавые дыры вместо глаз на спокойном лице. Я закричал.

Я отправил сигнал бедствия, хотя точно знал, что его никто не получит. «Эстрелья Бланка» начала вращаться, как детская игрушка «волчок». Мне с трудом удавалось удерживаться на ногах. Меня мутило. Я услышал треск пластика. Судно сильно накренилось. В какой-то момент я посмотрел на землю, которая была уже совсем близко, и увидел на пляже людей. Они смотрели на меня и смеялись. У них была шлюпка. Они что-то обсуждали, но не торопились меня спасать. Тогда я понял, что должен написать это письмо. Я не хотел встречаться с этими людьми. Я понял, что с минуты на минуту они сядут в шлюпку и поплывут за мной. Я даже не могу сообщить координаты нашего местонахождения. Я хочу, чтобы кто-нибудь однажды нашел эту бутылку, и мир узнал, что я, Рикардо Аньехо, выстрелил себе в голову из ружья. Мне двадцать девять лет. Моему штурману, Пабло Санчосу, было двадцать семь лет. Моей невесте Валерии было двадцать пять, а ее сестре Рамоне – семнадцать. Все мы погибли в море 1 августа 1971 года.

Это был ничем не примечательный вечер, похожий на сотни других вечеров, однако София заранее почувствовала – в атмосфере что-то изменилось. София вышла на крыльцо хижины, размяла плечи, потянулась и улыбнулась небу. Помахала кому-то рукой, с наслаждением умылась из ведра, используя вместо черпака половинку выдолбленного кокосового ореха. Посмотрела на свои руки – черные от загара, с пересохшей потрескавшейся кожей. Руки старухи. Когда много лет назад София ступила на остров, она была совсем другой – юной, исполненной надежд, порывистой, легкой, готовой принимать новые скорбные обстоятельства своей жизни точно плохо скроенное платье. С годами она так отяжелела, как будто ее душа пропиталась черной тоской, набухла и вот-вот начнет кровоточить.

«А ведь это мой последний день, – вдруг пронеслось в голове. – Последний день, когда я вижу небо, деревья, свой дом». Повода для появления таких мыслей не было – физически крепкая, София отлично себя чувствовала, работа ее не представляла опасности. Старик вроде бы был ею доволен. А помимо его неприятия на острове не существовало других опасностей.

Сердце тоскливо сжалось.

Бывали дни, когда она мечтала о смерти, звала ее, точно возлюбленного, с которым была в разлуке. Надеялась, что та придет, окутает своим черным бархатным плащом, убаюкает в костяных объятиях и вместе с последним выдохом Софии выпьет всю ее боль, все ее тревожные мысли о бездарно потраченной жизни, которая начиналась так ярко.

София посмотрела в сторону леса. Тау несколько дней назад присоединилась к команде охотников, ей это нравилось. Теперь она спозаранку уходила в джунгли, вооружившись самодельным деревянным луком и несколькими ножами с грубыми деревянными рукоятками. На мать она почти не обращала внимания, общалась с ней как с призраком. София знала, что дочь ее презирает.

Какой странный и жестокий поворот колеса сансары, повторение вечной формулы. Когда-то и София презирала собственную мать за чересчур традиционные взгляды. Мать мечтала, чтобы София выгодно вышла замуж и открыла какое-нибудь свое дело, например, придорожную пиццерию для дальнобойщиков или маникюрный салон. София ощущала себя ветром, а мать камнем. И вот теперь точно такие же чувства испытывает к ней собственная дочь.

Вместо обещанного чистого счастья – давящая тоска. Видимо, что-то она делала не так, если у всех жителей коммуны получилось, а у нее одной – нет.

Привычным движением София вывалила из огромного, покрытого копотью чана рис в объемную глиняную миску. Щедро полила его сахарным сиропом. Должно быть, это не очень вкусно – рис с сахаром, но никто и не заботился о том, чтобы людям в клетке было вкусно. Они должны были хорошо питаться, чтобы те несколько дней, которые проводили в плену, не лишили их тело подкожного жирка. Им и так приходится много нервничать. Они и так предчувствовали смерть. Всё это не способствовало здоровому аппетиту. Одна из задач, с которой София справлялась плохо, – создавать иллюзии для этих людей: убеждать их не бояться, говорить, что всё временно, и скоро они сами всё поймут, а пока им нужны силы. Ее души не хватало на то, чтобы врать, глядя в их испуганные глаза. София знала, что за эту слабость братья и сестры считают ее неудачницей, а кто-то за глаза даже называет «мясом». Пусть так. Любой осознанный выбор не является слабостью, к этому убеждению привели ее многолетние размышления. Слабость – это когда ты врешь себе. А если не врешь – это сила и твоя личная правда, в чем бы она ни заключалась.