— Я не хочу этого делать. Даже выразить не могу, как не хочу. — Каждое произнесенное слово разрывало мне сердце. — Но знаю, что этого хотел бы Лукас. — Разве любить кого-то не означает исполнять в первую очередь его желания, даже такие страшные, как это?
Балтазар покачал головой:
— Не делай этого.
— Ты так уверен? — Я попыталась сохранить спокойствие, но все же так сильно злилась на Балтазара, что не могла на него смотреть. Это он убедил Лукаса отправиться на сражение с Черити, хотя знал, что Лукас убит горем и не может драться в полную силу. Получалось, что Балтазар виновен в смерти Лукаса не меньше, чем Черити. — Или просто говоришь мне то, что я хочу услышать?
Балтазар нахмурился:
— Когда это я так делал? Бьянка, послушай меня. Если бы за день до того, как я стал вампиром, ты спросила меня, хочу ли я восстать из мертвых, я бы ответил «нет».
— Ты бы и сейчас ответил «нет», если бы мог вернуться в прошлое. Разве не так?! — воскликнула я.
И застала его врасплох.
— Мы говорим не только обо мне. Подумай о своих родителях. О Патрис, о Ранульфе, об остальных знакомых тебе вампирах. Неужели для них лучше гнить в могилах?
Некоторые вампиры совсем даже неплохие, верно? Во всяком случае, большинство из тех, кого я знаю. Мои родители провели несколько счастливых столетий в любви и согласии. Может быть, и у нас с Лукасом это получится. Я знала, что сама мысль о том, чтобы стать вампиром, была ему ненавистна, но каких-то два года назад он ненавидел всех вампиров слепой, бездумной ненавистью, однако очень быстро сумел преодолеть свое предубеждение. Наверняка со временем он примет и себя таким, каким он стал.
Попытаться стоило. Сердце твердило, что Лукас заслуживает еще одного шанса и мы с ним имеем право надеяться на то, что будем вместе.
Я провела пальцем по его лицу — по лбу, скулам, обвела губы. Он казался высеченным из камня — такой же неподвижный, неживой, неизменный…
— Вот-вот, — сказал Балтазар и подошел ближе. — Время.
Ранульф кивнул:
— Я тоже чувствую. Бьянка, отойди в сторону.
— Я его не отпущу!
— Ну, значит, будь готова отпрыгнуть, если придется. — Балтазар переступил с ноги на ногу, стараясь встать поустойчивее, как боец перед битвой.
«Все будет хорошо, Лукас, — подумала я, желая, чтобы он услышал меня даже через черту, разделяющую этот мир и тот. Он вот-вот должен вернуться ко мне, возможно, он уже близко. — Мы умерли, но все равно можем быть вместе. Все остальное не имеет большого значения. Мы сильнее смерти, и теперь между нами никогда ничего не встанет. Мыс тобой больше никогда не разлучимся».
Я хотела, чтобы он в это поверил. И хотела сама в это поверить.
Рука Лукаса дрогнула.
Я ахнула — рефлекс созданного мной тела, скорее, воспоминание о том, как человеческое тело реагирует на потрясение.
— Приготовься, — предупредил Балтазар, но обращался он не ко мне, а к Ранульфу.
Я положила дрожащую руку Лукасу на грудь и только тут поняла, что ожидала почувствовать сердцебиение. Но его сердце уже никогда не будет биться.
Одна нога Лукаса дернулась, голова слегка повернулась набок.
— Лукас? — прошептала я. Прежде чем он осознает все остальное, ему необходимо понять, что он не одинок. — Ты меня слышишь? Это я, Бьянка. Я жду тебя.
Он не шевельнулся.
— Я так тебя люблю! — Мне ужасно хотелось заплакать, но мое призрачное тело не умело создавать слезы. — Пожалуйста, вернись ко мне. Пожалуйста.
Мышцы напряглись, пальцы правой руки выпрямились, затем снова сжались в кулак.
— Лукас, ты…
— Нет! — Лукас метнулся с пола, отскочил от меня, упал на четвереньки и пополз. Взгляд его был диким, затуманенным, он толком ничего не видел. — Нет!
Он врезался спиной в стену и уставился на нас троих, но в глазах его не было ни узнавания, ни осмысленности. Лукас прижал ладони к стене, пальцы изогнулись, как когти, и мне показалось, что сейчас он попытается проковырять ее. Может быть, все дело в вампирском инстинкте выкапываться из могилы.
— Лукас, все хорошо. — Я вытянула вперед руки, изо всех сил стараясь остаться плотной и непрозрачной. Сейчас лучше выглядеть привычно для него. — Мы здесь, с тобой.
— Он тебя еще не узнает, — сказал Балтазар. — Он смотрит на нас, но ничего не видит.
— И хочет только крови, — добавил Ранульф.
При слове «кровь» голова Лукаса склонилась набок, как у хищника, учуявшего запах добычи, и я поняла: это единственное слово, которое он понял.
Человек, которого я любила, превратился в животное — в монстра, в пустую, страдающую, кровожадную оболочку, в то самое, чем, по мнению Лукаса, являлся каждый вампир.
Читать дальше