Елена Гайворонская - Тринадцатый пророк

Разуваясь, я цедил сквозь зубы все известные бранные выражения, но, занятый осмотром трофея, вор в законе не обращал на меня ни малейшего внимания. Особенно заинтриговало стервеца выбитый сбоку лейбл а-ля Карло Пазолини. Брови поползли кверху, сломавшись на переносице. Удивлённо хмыкнув, он сунул в них босую грязную ногу, и, к моему сожалению, у нас оказался один размер. Грабитель потоптался на месте вокруг копья, удовлетворённо что-то пробурчал и, швырнув мне свои вонючие обноски, гордо удалился, по пути захватив пару яблок из корзины торговца. Первым желанием было швырнуть мерзкие чужие штиблеты, но здравый смысл и сочувственные возгласы окружающих подсказали, что босиком я далеко не уйду. Я с отвращением обулся и, стараясь не привлекать более ничьего внимания, серой мышкой прошмыгнул меж лотков, пошёл, а, когда убедился, что моя персона не вызывает интереса, побежал, куда понесли заплетавшиеся ноги. Бежал, не разбирая направления, меж огромных глиняных горшков, исполинских сыров, пёстрого тряпья и горящих солнечным блеском побрякушек, задевая макушкой какие-то висящие корзины, веники из пряных пахучих трав.

Базар закончился, как и начался, неожиданно. Передо мной в окружении массивных колонн и нагромождения безликих серокаменных строений вновь простиралась булыжная площадь с тем же самым беломраморным исполинским сооружением.

Что же делать?!

А вот что!

Я поднялся по ступенькам, повернулся задом к входу, передом к народу и заорал, что было мочи:

– Люди! Помогите! Кто-нибудь!!!

Смех. Удивлённые возгласы. Непонимающие физиономии. Многозначительные постукивания десятков пальцев по тупым лбам и заросшим вискам.

Внезапно солнечный жар с огненной крыши, обрушился на мою бедную голову, разрубая пополам. Колени подкосились, я рухнул на горячий мрамор, стиснул голову руками, собирая в единое целое. Кто-то что-то выкрикнул у меня над ухом и визгливо захохотал. Зной становился невыносимым. Краденая вода не принесла облегчения. Она лишь на миг приглушила боль, которая разрасталась теперь с новой силой, прорастая изнутри подобно гигантскому ядовитому плющу. Мутящимся взглядом я обвёл безумные лица, раззявленные рты, нацеленные на меня грязные указательные пальцы, и вдруг из этого бессмысленного паноптикума глянули на меня знакомые чуть раскосые глаза, от которых повеяло прохладой и свежестью.

– Магда! – Выкрикнул я, протягивая руки, чтобы задержать ускользающее спасение. – Магда! Магда!!!

Улица дымилась после взрыва. Всюду блестели осколки выбитого из витрин стекла. И среди разбросанных изувеченных тел – моё собственное, с залитым кровью лицом и слипшимися в косицы волосами. Я видел его откуда-то сверху, с правой стороны, словно наблюдал за происходящим из окна. Боли не было. Я вообще не чувствовал ничего, кроме холода. Люди метались, кричали на разных языках, и от чудовищной какофонии непонятных слов становилось ещё страшнее. Послышался вой сирен. На площадь въехали «скорые» и несколько полицейских машин. Бригада врачей с носилками обступили меня, озабоченно переговариваясь, трогали шею и запястья. Я пытался спросить, что со мной, но меня никто не слышал. Затем меня крайне осторожно погрузили на носилки, задвинули в «карету», на лицо надели маску, к руке прицепили рогатую капельницу.

Кадры замелькали, как в видеоролике. Остановка. Коридор. Белая палата. Врач в круглых очках на породистом мясистом носу. Отрывистые непонятные фразы. Мне холодно и страшно. Я хочу подняться и уйти, но тело меня не слушается, с губ не слетает ни единого словечка. Все выходят. Я остаюсь один – в маске, с капельницей, под казённым пахнущим хлоркой одеялом. И – звенящая белоснежная тишина…

Я открыл глаза. Лежу. Блаженное состояние невесомости. Правда, не могу понять, где я и как сюда попал. Здесь вкусно пахнет. Пирогами или свежим хлебом. Не казённой магазинной выпечкой, а настоящей домашней, только что вываленной на стол из пышущей жаром духовки… Как в детстве. Бабушка пекла и напевала… Но слова, как ни старался, я не мог вспомнить. Слишком давно это было… Я провёл рукой по лбу и нащупал влажную тряпицу. Вот откуда вожделенная прохлада… Я повернул голову. Моя кровать, или вернее сказать ложе, поскольку располагалось оно практически на полу, отделялось от остального пространства комнаты молочно-белой занавеской. Занавеска колыхалась в такт порывам знойного ветра, проникавшего из распахнутого окна, в котором стекла не было вовсе, лишь раскрытые решетчатые ставни.