Кирилл Алексеев - Пожиратель мух

– Ну, полегче? – Виктор вытер ладонью мокрый лоб друга.

– Да… Немного. Спасибо. Что со мной? Я умираю? Рана серьезная?

– Все с тобой будет в порядке. Рана пустячная, просто болезненная… Сереж, деревню ты поджег?

– Я не знаю, честно… Ничего не помню, Витек… Я ждал вас дома. Мы поссорились с Викой. Я уехал… Вы опаздывали, и я волновался… Поехал посмотреть, не случилось ли чего. По дороге выпил. Все, больше ничего не помню. Правда. Темнота.

Было видно, что каждое слово дается ему с трудом, и Виктор почувствовал себя палачом. Но тот парень, который недавно проснулся в нем, отлично знал, что сентиментальность – верный путь в могилу.

– Постарайся вспомнить, Сережа. Это очень важно, понимаешь. Откуда ты знал, что в машине нет бензина? Бензопровод… Это ты? Ну, напрягись, прошу тебя.

– Витя, мне больно! Я ничего не помню, как ты не понимаешь? Я сначала тебя не мог узнать… Не знаю, что со мной.

– Ты никого не встречал по дороге? Ты ведь проезжал мимо поворота на базу, так?

Сергей утвердительно прикрыл глаза.

– Ты никого там не видел? Высокого тощего мужика в длинном плаще? Светло-серый такой плащ, с капюшоном…

– Капюшон… нет, не помню… Ничего не помню… – прохныкал Сергей.

Но Виктору показалось, что на миг в глазах друга мелькнуло что-то похожее на узнавание.

– С какого момента ты ничего не помнишь?

– Я выпил, когда доехал до шоссе… Кажется, мне стало плохо. Дотянул до поворота на базу… Вроде бы. Потом все, как отрезало… Вить, у тебя больше нет таблеток? Рука горит… Меня в руку ранили, да?

– В плечо, Сережа, в плечо… Таблетки кончились. Но есть еще виски. Глотнешь?

Сергей кивнул.

– Господи, как же больно, – оторвавшись от бутылки, простонал он. – Почему мы не едем в больницу? Надо же перевязать рану…

– Я уже перевязал. И наложил жгут. Не думай об этом, все будет хорошо… Постарайся все-таки вспомнить, что с тобой произошло. Это очень важно, Сережа.

Сергей наморщил лоб, но Виктор понимал, что это бесполезно. В таком состоянии человек не может думать ни о чем, кроме боли и возможной смерти. Оставалось последнее средство. Не самое гуманное в данном случае. Он отдал бы все на свете, чтобы не прибегать к нему, но других вариантов не оставалось. Сергей уже одной ногой в могиле. Помочь ему ничем нельзя. Будь хоть один шанс из тысячи, что он выкарабкается, Виктор скорее отгрыз бы себе руку, чем прибегнул к этому способу пробуждения памяти. Но шансов нет. Зато есть Катя, о которой он обещал заботиться. На одной чаше весов умирающий друг, на другой – девушка, которой при удачном раскладе светит еще лет шестьдесят счастливой жизни. Кошмарный выбор, но очевидный. В конце концов, это привилегия мужчин – умирать молодыми.

Виктор положил ладони на виски Сергея и произнес ровным спокойным тоном:

– Сережа, слушай мой голос, слушай только мой голос. Сейчас я начну считать до десяти. При слове «десять» ты уснешь. Уснешь глубоко…

Виктор продолжал говорить. Монотонно, размеренно, бесцветным, лишенным интонаций тоном. Говорил, отгоняя назойливо вертящуюся в голове мысль, что сейчас он погружает в глубокий гипнотический сон друга, которому и так очень скоро предстоит заснуть навеки. Что он самым чудовищным образом отнимает у того последние минуты сознательной жизни, лишая возможности проститься с этим миром, как положено. Но… пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Разве не так? Да, конечно…

Дыхание Сергея выровнялось, стало глубоким и спокойным. Наступала так называемая парадоксальная фаза торможения. Виктор знал, что теперь Сергей почти не чувствует боли, зато каждое услышанное им слово превращается в сильнейший раздражитель. В таком состоянии ему можно внушить, что угодно. Но самое главное – можно добраться до потаенных уголков памяти. Все барьеры, выстроенные сознанием, сломаны.

– Сергей, ты слышишь мой голос?

– Да.

– Ты сейчас в своей машине. Остановился на дороге, потому что плохо себя почувствовал. Ночь, вокруг темный лес. Ты рядом с поворотом на базу отдыха. Что ты видишь?

– Ничего. Очень темно. У меня пробито колесо. Надо его заменить.

– Ты выходишь из машины…

Ноги Сергея несколько раз дернулись, здоровая рука отворила невидимую дверь.

– Холодно. Мне холодно.

– Рядом с машиной никого нет? Ты один?

– Да, я один. Страшно. Вокруг так темно. Мне страшно…

– Чего ты боишься?

– Не знаю… Он идет. Идет сюда.

– Кто? Кто идет?

– Не знаю. Он уже близко. Совсем близко. Домкрат… Вика взяла доску. Дура. Николай Чудотворец, помоги мне!