Грэхэм Мастертон - Дьяволы судного дня

Я отодвинул стул и встал.

— Я сожалею, но все— таки собираюсь пойти и проверить. Если твоя мать умерла именно от этого, то здесь произошла самая загадочная история со времен Ури Геллера.

— Ури Геллера? — машинально повторила она.

Я кашлянул.

— Изогнутые ложки.

Она сидела с мрачным видом. Затем произнесла:

— Хорошо. Если ты на этом настаиваешь, я пойду с тобой.

— Мадлен, а вдруг это действительно опасно…

— Я пойду с тобой, Дан, — твердо повторила она, и мне оставалось только покорно развести руками. Во всяком случае, я был рад ее обществу.

Пока я разворачивал свой «Ситроен» Во дворе, Мадлен вернулась в дом, накинуть что— нибудь. Небо немного очистилось, но луна выглядела такой, какой видит ее мальчишка через грязное окно. Мы выехали со двора. Мадлен сжала мою руку.

— Я хотела бы пожелать тебе удачи, — прошептала она.

— Спасибо, — ответил я. — Тебе тоже.

Дорога до танка заняла у нас две минуты. Увидев его, я развернул машину и заглушил мотор. Достал из— за заднего сиденья переносной магнитофон и открыл дверь.

— Я буду ждать тебя здесь. Позови, если я тебе понадоблюсь, — прошептала Мадлен.

— Хорошо.

Бледный лунный свет заливал окрестности, я перешел дорогу и направился к танку, сжимая в руке магнитофон.

Все казалось таким спокойным, неподвижным и обычным, что с трудом верилось, что здесь может происходить что— то из ряда вон выходящее. Танк был старым обломком военных лет, и ничем более.

Замерзшая трава под ногами издавала хрустящий звук, было холодно, Вдруг из— под танка выскочил кролик и скрылся в ближайшем кустарнике. Довольно поздний сезон для кроликов, но я подумал, что они могли устроить себе гнездо внутри танка или где— нибудь поблизости. Может быть, это ответ на все вопросы, связанные с реликвией Пуан— де— Куильи, — теперь она служит пристанищем для маленьких зверьков.

Я обошел танк, не очень приближаясь к нему. Левый бок и заднюю часть я осмотрел с особым вниманием. И с интересом отметил, что даже отверстия для выхлопов газа были тщательно заварены, как и заслонки на всех смотровых щелях.

Укрепив магнитофон за плечом, я забрался на танк. Это, естественно, произвело немало шума, но духи тридцатилетней давности вряд ли могли быть побеспокоены этим. Осторожно я прошел от ствола до баков. Под ногами раздавался металлический гул. Я забрался на башню и ударил по ней кулаком. Судя по звуку, там было пусто. Я надеялся, что это так.

Как и говорил Огюст Пассерель, люк был крепко заварен. Было видно, что делалось это в спешке, но тот, кто это делал, наверняка знал свою работу. Я нагнулся поближе, чтобы рассмотреть шов. Если бы кто— то вздумал вскрыть люк, это заняло бы немало времени.

Я обнаружил на танке распятие. Оно выглядело так, как будто его забрали из церкви и перенесли на башню, прикрепив навеки. Приглядевшись внимательнее, я заметил еще какие— то священные знаки, выгравированные в грубом металле. Внизу были какие— то слова, но я смог различить только фразу: «Твоему коварству приказано проявиться».

Здесь, в глубине Нормандии, на молчаливом разваливающемся танке, я впервые в жизни почувствовал, что испугался. Я начал дрожать и поймал себя на том, что непрерывно облизываю губы, как человек, оказавшийся в пустыне без воды. Правда, совсем рядом, на дороге, стоял мой «Ситроен», но в его стеклах отражался лунный свет, поэтому я не видел Мадлен. Мне на мгновение показалось, что она исчезла, и подумалось, что весь остальной мир мог исчезнуть тоже. Я закашлялся. Прошелся по танку, сбрасывая ветки вниз. Их было немного, поэтому я вновь вернулся к башне в надежде прочесть что— нибудь еще.

Но когда мои пальцы коснулись башни, я услышал чей— то смех. Я замер, затаив дыхание. Смех прекратился. Я наклонил голову, пытаясь определить, откуда мог исходить этот звук. Это был отрывистый, иронический смех, но с твердыми металлическими нотками, как будто кто— то смеялся в микрофон.

— Кто здесь? — спросил я.

Ответом мне была тишина. Я слышал даже лай собаки вдалеке. Положив магнитофон на башню, я включил его.

Несколько минут не было ничего слышно, кроме шипения магнитофонной ленты и тявканья той чертовой собаки. Но потом я уловил шепот, как будто кто— то говорил сам с собой, задыхаясь. Шепот казался и близким и далеким одновременно.

Он исходил из башни,

Я опустился на колени и постучал дважды по броне. Меня шатало, как школьника, впервые попробовавшего мартини на выпускном вечере.