Анастасия Бароссо - Последние сумерки

Заметив тусклый блеск металла в руке у чужака, Гром со Ставром на мгновение замешкались, сразу узнав – чей это нож! И Антонио, воспользовавшись этим небольшим шансом на победу, что было сил прыгнул вперед и вогнал нож одному из волков в основание черепа. Тот рухнул, не подавая признаков жизни. Зато второй взвыл так, словно это его только что смертельно ранили. А потом, скуля, как щенок, закрутился на месте – как человек, находящийся в шоке от горя. Антонио выдернул нож из обмякшего зверя, из открывшейся раны хлынула темная кровь, заливая пушистый палевый мех. Понимая, что сил больше не осталось, Антонио жадно прильнул ртом к ране, и кровь молодого волка потекла в его вены, наполняя жизнью. Силы стали стремительно прибавляться и в самый последний момент он легко увернулся от зубов второй твари, краем глаза увидев, что вместо убитого волка на земле лежит один из братьев-близнецов, охранявших ребенка Юлии…

Оставшийся в живых близнец совершил еще один отчаянный и ловкий бросок на юношу. Обычно после такого жертвы не остаются в живых. Но в прыжке волк столкнулся с темным слепящим лучом, вырвавшимся из руки Антонио. И на землю рухнул обгоревший труп второго из близнецов.

Ставр и Гром, один белый от потери крови, а второй черный от адского пламени, опалившего его, лежали на земле, соприкасаясь русыми головами. И их невидящие явь глаза смотрели друг на друга.

Антонио, последний потомок Гауди, стоял на русской земле, держа в руках младенца, и чувствовал, как кровь лютича-оборотня горит в его венах.

…Матвей и Агафья вскоре вернулись обратно в трапезную. Вид у них был потерянный и испуганный одновременно.

– Что там?! – кинулась к старикам Юлия.

– Мы… никого не нашли… – Матвей откашлялся. – В доме, кроме нас, – ни души…

Юлия не стала дослушивать.

Сверкнув глазами, она бросилась вон из трапезной, бегом, в комнату сына. Та была пуста. И только распахнутое оконце скрипело на ветру. Она, не раздумывая, вылезла в окно и не то прыгнула, не то упала на влажную мягкую землю. Впереди виднелись свежие мужские следы и отпечатки волчьих лап, уходящие к калитке и исчезающие за ней.

Хрипло ойкнув, Юлия автоматически потерла ушибленное колено и бросилась по следам, уходящим прочь. Она не замечала ни боли в ноге, ни хромоты. Слезы лились и лились из немигающих глаз, а губы шептали вечную женскую мантру: «Мама идет… не бойся, мама рядом… мама уже близко…»…

Она добежала до опушки. Влага сверкала бриллиантовыми браслетами на голых руках деревьев.

Юлия вдруг остановилась. В ступоре от накрывшего ее ужаса она смотрела вперед, туда, где черные прогалины расплывались и мерцали сквозь едкие слезы, застлавшие ей глаза. Туда, где следы пропадали, будто их и не было. Жесткая трава уже выпрямилась там, где ее примяли ноги человека и лапы зверя.

Как в страшном сне, она металась из стороны в сторону, в тщетных попытках обнаружить утраченный след. Спешила к выходу из леса и тут же возвращалась обратно, беспомощно озираясь уже почти без надежды что-нибудь обнаружить. Все зря. И эта ее сумасшедшая гонка по следам Велемира, и уже принятое решение подчиниться воле Бера, и даже бегство в Испанию в попытке спасти ребенка – все было напрасно. Ее сын исчез и, что самое жуткое, на этот раз она не имела ни малейшего представления о том, где его искать. Совсем не имела на это сил. И почти уже не имела надежды.

Она не заметила, как Вячеслав подошел к ней сзади, и вздрогнула от неожиданности.

– Ты! – выкрикнула Юлия, вскакивая на ноги и указывая на него пальцем. – Ты все знал!!! Ты специально отвлек меня, чтобы Бер скрылся с моим сыном!!