Анастасия Бароссо - Последние сумерки

Вячеслав жадно внимал ему. Но после последних слов Бера задал тому вопрос, свидетельствующий о том, что слушал он плохо.

– А ты так уверен, что эта ваша Мара ведет тебя?

Бер удивился.

– Жрец часто ходил в навь и говорил там с ней. Она же в свою очередь говорила с ним от лица всех ныне забытых богов. Забытых и преданных русским народом. Боги простили нас, как прощают родители своих заблудших детей. Разве можно упускать такой шанс?!!

– Хорошо, – наконец ответил Вячеслав. – Хорошо. Я поговорю с ней. Но с глазу на глаз – так она сможет больше открыться мне.

– Слава богам!

Под это восхваление Вячеслав покинул покои Бера, который остался там, явно намереваясь праздновать скорую победу.

…Юлия не могла поверить своим глазам, когда старая Агафья привела ее в маленькую светелку с низким потолком, расположенную на втором этаже постройки. Поднимаясь по узкой, как ущелье, скрипучей лесенке, она несколько раз чуть не упала, путаясь в складках длинного сарафана. Ее восторг не могло поколебать даже то, что под дверью светелки сидели на полу два человека, ненависть к которым в ее душе была лишь немного меньше, чем к самому Беру.

Крепкий карапуз лежал на широкой, огороженной резными деревянными перильцами кровати. И с интересом смотрел на нее.

– Малыш… – прошептала Юлия, и слезы брызнули у нее из глаз. – Это я, твоя мама… Я нашла тебя…

Она подошла и взяла его на руки. Невыразимое чувство счастья смывало последние следы усталости и тоски. А младенец, в свою очередь, казалось, чутко принюхивался к ней. Юлия стала нежно и порывисто покрывать поцелуями ручки, ушки, пушистую макушку… И вдруг ребенок что-то понял. И заулыбался во весь розовый беззубый ротик, радостно гукая.

Ставр и Гром, развалившиеся на полу за дверью, пожали круглыми плечами, услышав заливистый смех вперемешку с рыданиями. Они молча переглянулись и одновременно закрыли глаза, откинув головы к стене, в надежде поспать. Оба знали, что в случае каких-либо безумств со стороны этой чокнутой, инстинкт их не подведет. Через пару минут второй этаж огласился переливчатым молодецким храпом.

С первыми лучами солнца Гром лениво лягнул сопящего Ставра.

– Пора, – сипло проговорил он.

– Сам знаю, не дурак, – добродушно огрызнулся брат.

Шумно кряхтя и охая, они поднялись на ноги и, помявшись с минуту у двери, неуклюже ввалились в комнатку.

Юлия сидела в центре вязаного коврика на полу, держа на руках ребенка, и покачивалась взад-вперед, что-то тихонько напевая, а может, нашептывая на ушко спящему младенцу. Она умоляюще взглянула на близнецов снизу вверх. Но те отрицательно замотали русыми головами. Правда, не балагуря по обыкновению, а опустив глаза к полу. Юлия вздохнула, понимая, что ничего не может с этим поделать. Тихонько положив сына на кровать, она поцеловала его в макушку и направилась к выходу.

Сердце ее разрывалось от боли безысходности. И разумеется, откуда ей было знать, что кто-то, кроме Бога, мог наблюдать за ее ночными страданиями и радостями. Правда, несколько раз ей примерещилась стремительная тень за крохотным окошком. Тень, чернее ночи. Тогда даже вспомнилась ни к месту их безумная ночь с Антонио в такой же каморке под крышей – в квартире смешного бармена Ришара. Она грустно улыбнулась этим воспоминаниям. Никакие безумные ночи не шли в сравнение с одним лишь мигом, когда она взяла своего сына на руки. Все осталось где-то там, в другой жизни.

Спустившись вниз под охраной братьев, Юлия увидела Бера.

– Утро доброе всем добрым людям! – широко ухмыльнулся тот.

– И тебе доброе, – закивали Гром со Ставром.

Юлия по понятным причинам предпочла промолчать.

– А я тут к внуку названному решил заглянуть, – вещал Медведь. – По-дедовски, так сказать, посюсюкаться… А ты ступай. Отдохни, поешь, поговори с Вячеславом. Он тебе хочет что-то сказать, по-моему, г-мм… Охломоны, проводите гостью в трапезную!

Братья послушно кивнули и, встав с двух сторон от Юлии, двинулись вперед по коридору, ясно давая понять – если она не захочет идти, они поведут ее силой.

Поднявшись в комнату, с некоторых пор ставшую детской, Бер присел на край кровати, опустив ограждение.

– Ну, вот и все, Белоярушка, – негромко произнес он, гладя ребенка по вспотевшей во сне макушке, – мама твоя пришла и не сегодня, так завтра твой путь совпадет с моим. И ты возродишь великий народ, встав во главе его и руководствуясь мудростью и советами деда…

Бер собирался еще что-то сказать малышу. Но бесшумная тень, чернее самой ночи, скользнула в комнату.