Стивен Кинг - Долгая прогулка

“Обязуюсь платить им пенсию по старости". Думаю, это их и добило. Через месяц мне сообщили, что я принят.

— И ты был доволен? — спросил Колли Паркер.

— Трудно сказать. Все казалось, что это несерьезно. А потом было уже поздно. Одним прекрасным утром я проснулся Его Величеством Участником. Я смеялся и всем говорил, что откручу Майору яйца. Я ведь не знал тогда, что это он открутит мои, — Абрахам криво улыбнулся.

Среди участников прошел шепот, и Гэррети осмотрелся.

Светящийся указатель сообщал: «Огаста 10».

— Ты и умрешь, смеясь? — спросил Колли Паркер. Абрахам долго смотрел на него.

— Отцы-основатели не смеются, — ответил он наконец.

Огаста оказалась совсем не похожей на Олдтаун. Это был современный город безумного веселья, город, полный наркоманов, маньяков и просто сумасшедших.

Они услышали Огасту задолго до того, как достигли ее. Гэррети снова и снова вспомнил про океанский прибой. Шум толпы был слышен за пять миль.

Иллюминация окрасила небо апокалиптическим пастельным цветом.

Могло показаться, что город горит.

Они сбились ближе друг к другу, как коровы в грозу. Этот рев Толпы таил для них угрозу — Гэррети так и видел этого алчущего бога Великой Толпы, раскинувшего вокруг Огасты свои багровые щупальца и грозящего по жрать их всех живьем.

Сам город был растерзан и пережеван этим всемогущим божеством.

Огасты не было. Не было тучных теток, красивых девушек, пухлощеких детей с облаками сладкой ваты. Не было маленьких итальянцев, разбрасывающих ломти арбуза. Только Толпа — без лица, без тела, без мысли. Только Голос Толпы и Глаза Толпы. Толпа была одновременно Богом и Маммоной. Она требовала страха и поклонения. Требовала жертв. Они шли по щиколотку в конфетти. Они теряли и находили друг друга в отблесках репортерских вспышек. Гэррети поймал какой-то листок — и увидел самого себя глядящего с обложки пособия по боди-билдингу. Поймал другой и увидел Джона Траволту.

Наконец, на вершине холма, откуда в обе стороны открывался вид на беснующуюся толпу, их встретил Майор, похожий на галлюцинацию в своем джипе, в свете ослепительных красно-белых прожекторов. И участники показали, что струны их эмоций не порваны, а только расстроены, как гитара в руках неумелого игрока. Они — все тридцать семь оставшихся, — хрипло кричали, не слыша собственных голосов. Они кричали и кричали, и толпа, не услышав, а скорее, угадав их намерения, забилась от восторга, принимая это их жертвоприношение. Гэррети почувствовал острую боль в груди и все равно не мог замолчать, хотя и понимал, что он на грани помешательства.

Спас их всех участник по фамилии Миллиген, который упал на колени, зажав уши. Потом он начал тереться носом об асфальт, как мягким мелом о классную доску. Гэррети подумал, что парень сотрет себе весь нос, но его милосердно пристрелили. После этого они перестали кричать.

— Ну что, твоя девушка уже близко? — спросил Паркер. Он не выбился из сил, но как-то смягчился и теперь казался Гэррети вполне неплохим парнем. — Миль пятьдесят. Или чуть больше.

— Счастливый ты, Гэррети.

— Я? — он был удивлен. Или Паркер над ним смеется?

— Ты увидишь свою девушку и свою мать. А мы — никого, кроме этих свиней, — он указал на толпу, которая приняла этот жест за приветствие и разразилась рукоплесканиями. — Я скучаю по дому. И мне страшно.

Эй, свиньи! — внезапно закричал он толпе, которая зааплодировала еще громче. — И я боюсь. Мы все далеко от дома. Что с того, что я их увижу? Я ведь даже не смогу до них дотронуться.

— Правило…

— Я знаю правила. Разрешен телесный контакт в пределах дороги. Но это не то.

— Тебе легко говорить. Ты их хотя бы увидишь.

— Может, от этого будет только хуже, — вставил Макфрис, идущий чуть позади. Они проходили мимо большого желтого светофора, и Гэррети, не отрываясь, смотрел в его испуганно мигающий глаз.

— Вы спятили, — сказал Паркер и, уменьшив скорость, отстал от них.

— Он, похоже, думает, что мы с тобой влюбились, — сказал Макфрис.

— Что?

— Неплохой парень, — Макфрис задумчиво посмотрел на Гэррети. — Может, он и не совсем неправ. Может, поэтому я и спасаю тебя.

— С моей-то рожей? Я думал, извращенцам нравятся нежные мальчики, — он испытывал неловкость. Внезапно Макфрис спросил: