Алексей Кунцевич: Жажда справедливости. Избранный

Сверху, как снег, как черный снег падают головки черных роз.

Своды зала сотрясает громовой хохот.

Открыв глаза, Виталий долго соображал, где он. Поняв, наконец, что лежит в домашнем облачении на диване, поднялся и, шаркая босыми ногами, отправился в ванную комнату. По полу стелился прохладный сквозняк. В квартире благодаря местным теплосетям царила жара, так что спать приходилось с открытой форточкой. Холодная вода приятно стекала по лицу и приводила в порядок мысли.

Сидя за столом в кухне за кофе, Виталий думал о том, что видел во сне. Проклятое сновидение не забылось, как это часто бывает, а, наоборот, помнилось отчетливо. Виталию до сих пор казалось, что он ощущает отвратительный соленый вкус на губах. До сих пор перед глазами горела свеча, в ушах стояли звуки дикой музыки. Однако чашка кофе стерла паршивые ощущения, и память о сне притупилась.

Часы на стене пробили восемь раз.

Виталий оделся, взял дипломат с инструментами и покинул квартиру, отправившись на работу.

На лестничной площадке навстречу ему попался сосед его верхний, из квартиры № 49, успевший где-то принять на грудь. Волоча за собой ноги, свисая с перил, сосед, имя коего, кстати, было Николай Андреевич Семечкин, упорно продвигался вверх, мелодично ругая непечатными словами президента за непомерные цены на спиртное.

Виталий поздоровался и продолжал свой путь дальше, тогда как пьяный, ни коим образом не отреагировав на него, смачно плюнул себе под ноги, залился сумасшедшим хохотом. Смех этот эхом разнесся по подъезду и произвел на Виталия отвратительное действие, вследствие чего тот ускорил шаг. Николай Андреевич же, повернувшись на сто восемьдесят градусов, уселся на бетонной ступеньке, видимо вследствие усталости от «чрезмерного труда», и заплакал.

Виталий вышел на свежий воздух, глубоко вздохнул и направился к автобусной остановке. Что с ним сегодня было дальше в это утро, нам не известно, но мы знаем, что случилось с жильцом из квартиры № 49, который нализался в стельку по поводу своего дня рождения.

Как только за Виталием закрылась дверь подъезда, на пятом этаже щелкнул замок в двери квартиры № 49, и на площадку вышла женщина средних лет в ярко-красном в желтый горох халате. Шлепая стоптанными на нет тапочками, она стала спускаться вниз. То была супруга именинника— Клавдия Ильинична Семечкина, которая, услыхав дикий хохот, а затем и всхлипы, и поняв, что эти звуки издает ее благоверный, решила привести его в квартиру.

Вдруг Николаю Андреевичу привиделось нечто прямо перед ним. Вытаращив глаза, он медленно стал подниматься, держась за перила. Затем сделал движение рукою, как будто что-то хотел схватить, но рука сжалась в кулак, и он ничего не поймал. Вместо этого вторая ладонь соскользнула с перил, ноги неестественным образом вывернулись, и Николай Андреевич стал проваливаться вперед лбом. Несомненно, это могло закончиться весьма плачевно, ежели б не могучие руки его жены. Клавдия Ильинична ухватила Семечкина за шиворот пальто и поставила на ноги.

—О-о… К… к… ла-а-а-а,— еле ворочая языком, промолвил увидевший супругу именинник.

С клавиных уст слетело длинное непечатное ругательство, к коему она присовокупила слова «напоролся с утра пораньше».

Женщина подхватила мужа под руки и поволокла в квартиру. Ноги Николая Андреевича не слушались, то и дело цеплялись за ступеньки и каждый раз подпрыгивали. Николай с головой ушел в пальто, и оттуда доносилась невнятная, непрекращающаяся ни на минуту брань.

Затащив мужа в квартиру, Семечкина жена с грохотом закрылась. Придерживая за ворот пальто своего благоверного, словно мешок с картошкой, вытерла ноги о половик. Дома Николай каким-то чудом пришел в себя, вырвался из цепких рук жены, ринулся к уборной, еле совладал с дверью, склонился над белым фарфоровым унитазом и, издавая звуки, похожие на стоны умирающего, избавился от содержимого своего желудка, изгадив стенки унитаза и кафельный пол. После чего силы его тем же чудом иссякли, и он откинулся на спину так, что ноги находились в уборной, а все остальное— за ее пределами. Тяжело дыша, словно после бега, Николай Андреевич попытался встать. Но ноги его, обутые в зимние ботинки, только скользили по кафельному полу туалета, оставляя мокрые, грязные следы. После нескольких безуспешных попыток подняться Семечкин провалился в сон и уснул.