Алексей Кунцевич: Жажда справедливости. Избранный

—Это не гуманно.

—Не гуманно содержать тунеядцев, обкрадывая тех, кому помощь больше нужна,— скажем,— инвалидам и старикам. И вообще, к черту гуманность, если речь идет о справедливости и законе! Так я убедил тебя?

—Я способен поставить себя на твое место, понять тебя, но я не разделяю твою точку зрения.

—Что ж, этого вполне достаточно.

Я не буду описывать дальнейшие встречи, скажу только, что подобных споров у нас было множество.

13 ноября мне позвонил на работу Илья Пришвин и попросил срочно приехать. Он сказал, что Виталий хочет меня видеть.

Я нашел его в плохом состоянии в постели его комнаты. Ёли вышла вся в слезах. Ветров безжизненными глазами смотрел куда-то мимо меня. Я понял, что он ослеп.

—Андрей, ты здесь?— он едва мог говорить.

—Да,— я подошел и взял его за руку.

—Видишь, во что я превратился?

—У тебя был врач?

Отрывистый смех слетел с его потрескавшихся губ.

—У меня был врач… Отец Григорий… Врачеватель души… С душой, кажется, всё в порядке, а вот тело… Боже, какая боль!.. Скорее бы всё это кончилось…— Его ладонь дернулась, и пальцы вцепились в мою руку.— Спасибо, Андрей, что посетил меня.

Через минуту вошел Илья с Ёли. Девушка обошла постель и присела подле Ветрова. Она взяла его руку и поцеловала.

Мое знакомство с этим человеком длилось не долго, и закончилось оно так же неожиданно, как и началось.

Черновик моей книги, написать которую я обещал, к тому времени был готов.

Шаг за шагом он спускается со свечой в руке. Лестница, крутая винтовая лестница, бесконечная, как время. Ноги словно вязнут в, как болото, тягучем мраке. С трудом передвигая их, он идет. Шагов своих не слышит; хватает и других звуков. Откуда-то снизу доносятся глухие удары, где-то капает вода, слышится пение, наводящее тоску, со всех сторон несется шелест. Шепот, слова которого едва поддаются разбору, слышен отовсюду:

—Ус-с-слыш-ш-шь голос-с-с ВЕЧНОСТИ...

—Тиш-ш-ше... он ... не знает ещ-щ-щё нич-ч-чего...

—Открой тайну-у-у.

Он идет, подчиненный неизвестной цели, опускаясь всё ниже и ниже. Ходьба не утомляет. Нет мыслей. Нет страха. Есть цель, но она неизвестна. Покрытая тайной дымкой не видна, но притягивает, словно магнит. Шелест, удары, шепот и стоны...

И цель... Цель. Не потерять бы ее очертания.

—Прими ис-с-стину... Клянись-сь-сь... с-своею душ-шой...

Свеча горит, течет, обжигая руку, стеарин. Он обволакивает кожу и стынет. Ничего впереди не видно,— свеча не дает достаточно света, освещая лишь стены. Всё впереди погружено в непроницаемый мрак, что, кажется,— протяни руку,— и почувствуешь холодную, липкую, вязкую плоть его.

Шепот превращается в невыносимый гул множества голосов:

—Узнай правду...

—Иди ж-ж-же... отец твой ждет... тебя ждет...

—Ждет он...

—Свечи горят...

—С-с-слуги... ждут...

—Кубок наполнен...

—Кровью...

—Спеш-ш-ши...

Нереальность происходящего не удивляет, равно, как и одежда, в которую он облачен. С плеч свисает черная тяжелая ряса, перехваченная в талии плетеным кожаным ремнем. На ремне болтается меч, ножны которого то и дело ударяют по левому сапогу, сокрытому рясой. Сапоги высокие, плотно облегают и ступают бесшумно, кажется, что идешь по ковру.

—Рыцарь, повелитель... ждет...

— Тебя ждет...

—Влас-с-стелин АДА ожидает-тс-тс-тс... тебя...

—Ш-ш-ш... иди...

Стены башни ( он почему-то решил, что это башня) каменные, мокрые, холодные. Покрытые зеленоватой плесенью, они вызывают чувство отвращения. Перед глазами эта плесень то и дело оживает, благодаря пляшущему огоньку свечи, переливается и искрится, словно укрытая росою трава в лучах утреннего солнца. Пугающие тени отплясывают на камнях, выделывая причудливые па.

—С-с-стань первым... из с-с-смертных-х-х...

Стихает все вокруг, будто и не было ничего вовсе. Пропадают все посторонние звуки. Давящая на уши тишина наводняет душу мистическим ужасом, страх сжимает сердце. Но это ничуть не останавливает его , и ноги упрямо ступают по хладным ступеням. Слышны только шаги, удары ножен о сапог да шелест рясы. Неизвестно от чего появляется чувство, что лестница сейчас кончится. Чувство не обманывает, и он оставляет позади последнюю ступень. Впереди— коридор. Темный и пугающий, как пропасть. Ноги не подчиняются желанию остановиться, и он ступает во тьму.