Алексей Кунцевич - Жажда справедливости. Избранный

—Вы всерьез думаете, что он встанет?

Он был небольшого роста. Дешевая сигарета уже потухла и висела, прилипшая к нижней губе. Лицо было сплошь все покрыто прыщами, а волос на голове почти не было.

—Я ничего не думаю,— произнес Просвиркин,— во что играем?

—В «чирик [19] Чирик : карточная игра. »,— ответил длинный.

—Раздавай на меня.— Просвиркин взял стул и сел. После снял трубку с телефона, набрал свой домашний номер. Прозвучало восемь длинных гудков прежде, чем на том конце сквозь какой-то шум послышался женский недовольный голос:

—Слушаю…

—Ир, я задержусь на работе. Меня не жди. Вернусь утром,— сказал Просвиркин.

—Спасибо,— язвительно проворчала Ирина Александровна,— что за весь день один раз соизволил позвонить.

—Всего хорошего,— сказал торопливо Иннокентий и нажал на рычаг.

Виталий перевернулся на правый бок. Сон не шел. Мысли, как песок в буре, проносились со сверхсветовой скоростью. Серебряков не мог спать. Он наконец-то осознал, что с ним происходит. Он наконец-то понял, кем он стал, и что стало с его судьбой неделю назад, в четверг, шестого февраля. «Мне двадцать один год,— думал он,— и мне очень трудно, несмотря на все мое здравомыслие, принять невозможность обыкновенного существования. Было бы лет на десять меньше, я бы не удивился, встретив Сатану. А теперь… А что, собственно, теперь? Я— наследник одного из самых могущественных существ на Земле. В моих руках власть и, в общем-то, неограниченные возможности».

—Власть,— произнес он вслух, как бы пробуя слово на вкус, как бы пытаясь ощутить нечто сверхъестественное на кончике языка. Но ничего из ряда вон выходящего он не ощутил и поднялся с дивана. «Только вместе с властью тебе, дорогой мой,— пронеслось у него в голове,— досталась отнюдь не превосходная репутация… Да, что точно, то точно».

Тут затрещал телефон в прихожей.

—Что ж, дражайший Николай Андреевич, я думаю, что вы не излечились,— говорила мерзкая рыжая личность, сидевшая напротив Семечкина за столом,— первое, что вы сделали, как только попали в квартиру, это кинулись к кошельку, а затем побежали в ларек за водкой. Дорогой мой, это уже ни в какие ворота не лезет. Я подозреваю, что у вас патологическая зависимость от алкоголя.

—Что и говорить,— заявил попугай, бегавший по столу и уничтожавший остатки шоколада,— пропащий вы человек, Семечкин.

Николай Андреевич не знал, как себя вести, но он был почти уверен, что на сей раз так просто они не отстанут.

Объяснимся: Николай Андреевич, как известно, был доставлен вечером из управления домой, а, попавши о квартиру и не обнаружив там никого, решил оторваться. Он взял денег на литр водки и отправился за нею в находившийся неподалеку ларек. Сначала подумал, что литр— это все-таки много, а после того, как каким-то необъяснимым образом одна бутылка осталась лежать на пятой ступеньке второго пролета лестницы в виде осколков и разлитой ароматной жидкости, Семечкин похвалил себя за предусмотрительность. Но не донес он и вторую бутылку до квартиры, точнее ее содержимое, которое от горя по утраченной водке, отправил безо всякой закуски в пустой желудок. Как только он переступил порог квартиры, желудок тут же свело судорогой, и водка отправилась в обратное путешествие. Семечкин еле успел добежать до унитаза. После попытался вскипятить чай. На кухне его и застукала Вельда, когда он тыкал потухшей спичкой в шипящую газом горелку. Как только Николай Андреевич увидел Вельду, он немедленно отключился.

Семечкин посмотрел безнадежным взглядом на Виконта. Взглядом таким, каковым смотрит приговоренный в глаза палача. Только де ла Вурд палачом не был, а был этаким судиёй, предназначенным избрать меру пресечения Семечкину. «Судья» посмотрел пристально в глаза Николая Андреевича и изрек свой приговор:

—Как неисправимый алкоголик вы приговариваетесь к ссылке.

Тут Андреич приготовился к самому худшему, в его памяти всплыли смутно сохранившиеся события о прошлом своем «приговоре».

Но в дело ввязался попугай. Он перелетел со стола на канделябр и заорал:

—Протестую, это беззаконие! Подсудимый имеет право на последнее слово.

—Ты что, адвокат?— рявкнул птице де ла Вурд,— или тебе не терпится покуражиться за его счет?

—Адвокат, не адвокат,— возмутился Цезарь,— а я требую, чтобы приговоренному дали последнее слово!

—И оно ему будет предоставлено,— согласился Виконт.— Ну так ваше последнее слово?— обратился он к Семечкину.