Елена Блонди: Татуиро (Daemones)

— Я Виктор. Живу тут у Дарьи Вадимовны и… — он вдруг забыл имя хозяина.

— Я знаю. Мне теть Даша говорила, когда звонила маме. Меня зовут Наташа.

— Как Наташа? Почему Наташа? — и засмеялся смущенно. Подумал, а почему нет? Просто имя…

Она улыбнулась, как бы разрешая ему личную тайну, кивнула. И голой рукой медленно откинула край капюшона, наблюдая, как Виктор захлебывается глазами в гуще волос, пролившимся по брезенту плаща темно-каштановыми мелкими завитками.

Когда он захлопнул, спохватившись, рот, отвернулась, пересыпая блеск волос с одного плеча на другое, и выглянула в сторону моря.

— Ого, — сказала деловито, — кажется, нам везет. Видите, дырки в тучах. Видите? К вечеру распогодится.

— Ты откуда взялась?

— Я к тете Даше приехала. На три дня. Отдохнуть.

— От чего? — Витьке подумалось, что глупее быть уже нельзя, но, оказалось, можно.

— От школы.

— Ты школьница?

— А что, непохоже?

— Н-нет, н-ну, да, конечно. Извини…

Наташа тряхнула головой. С явным удовольствием. И на темных завитках, казалось, зазвенели блики. «Какие блики?» — подумал Виктор, «откуда им взяться, солнца нет!» Наверное, светились сами.

Поежилась, переступила по серому бетону босыми ногами.

— Ты же замерзнешь, разутая!

— Ага. Я выскочила, только на море посмотреть, а теть Даша далеко, в курятнике, наверное. Дверь захлопнулась. Думала подождать здесь.

— Ну… Тут воспаления легких дождешься. Пошли быстренько ко мне.

Из полутемной прихожей Витька сразу побежал за чистым полотенцем, открыл в ванной горячую воду.

— Вот я тапочки поставил. Счас нагреется вода, стечет.

— Я знаю.

— Ну да, ну да.

Ушел в столовую и полез на полку за электрическим чайником.

Наташа появилась через несколько минут, прошла к столу, шаркая пушистыми тапками. Одергивала вязаное платье на пуговках. Коленки светили из-под платья розовым.

— Садись, чай налью.

— Ага.

Но не села. Стояла, оглядываясь. Осмотрела полки буфета, тронула чехол от фотоаппарата. Улыбнувшись Витьке, прошлепала к порогу спальни. Чайник свистел, требуя внимания.

— Хорошо сделали. У них осенью ремонт был. А летом кровать была старая, скрипучая, и ванна попроще, без матовых стеклышек. Теперь денежек заработают ого-го…

Вернулась и села напротив, положив ногу на ногу, потянула на коленки съехавший к бедру подол. Витька осторожно лил кипяток в чашки.

— Теть Даша сказала, вы писатель.

— Ну, как бы да.

— И фотограф, да?

— Да. Я скорее фотограф. И приехал, вот…

Она покивала задумчиво, признавая правомерность желаний столичного гостя — зимой, одному, платить за жилье у моря, куда все рвутся летом. Взяла двумя руками чашку и уткнулась носом в горячий пар.

— Носки дать?

— Не, вода там горячая, хорошо. У нас в доме котел, но мама газ экономит, один раз в неделю греем. Вам хорошо — как захотели, так и ванна.

Витька вспомнил, что за неделю он так и не удосужился — ванну. Лишь следил, чтоб ноги после джунглей чистые, да лицо на ночь. Хмыкнул.

— Слушай, называй меня на ты. А то как-то…

И она кивнула.

На второй чашке в дверь постучали.

— Виктор, — позвала хозяйка, осторожно заглядывая. И тотчас радушное выражение широкого лица угасло, губы поджались.

— Ой, теть Даша! А я жду-жду! — поставив чашку, Наташа скользнула с пластикового стула и тронула Витьку за локоть. Улыбнулась:

— Спасибо, Вить.

Обошла хозяйку и, уже из дверей, мерцая каплями на темных волнах волос:

— Не забудь, после обеда на берег!

Губы хозяйки вовсе исчезли на смуглом лице. Подойдя и оглядывая стол, высказала хмуро:

— Завтрак, значит, не нужен… Чай уже пьете.

— Ну что вы, Дарья Вадимовна. Несите, я голодный как волк, все съем.

— Чашки тогда заберу, помыть, — уже мягче сказала хозяйка. И снова нахмурилась, услышав со двора звонкий голос:

— Дядь Коля! А я твою венцераду взяла, чтоб не промокнуть! Пойдем скорей, покажешь мне…

Дарья Вадимовна с силой провела тряпкой по столу. И еще, и еще. Взяла чашки и ушла, не оборачиваясь.

Витька посидел перед опустевшим столом с разводами от тряпки. За краем стола с облезлой полировкой торчали спинки белых пластиковых стульев, на одном — сидела недавно Наташа. Стол, стулья, низенькая узкая тахта у стены, крытая полосатым домотканым половичком и потемневший от старости огромный буфет с башенками отделений, похожий на замок, на фоне беленой стены казавшийся черным. На противоположной стене — забранная под стекло акварель — горшок с фиалками, написанная старательно, видимо, с открытки. И узкое зеркало за дверью. Вот и вся мебель. Глянул в сторону окна, за которым светлело и перевел взгляд на пластмассовые турецкие часы на стене, показывающие — еще совсем утро. Вспомнив расспросы Наташи о его профессии, полез в темное отделение буфета, где на стопке старых газет приметил блокнот с пожелтевшими страницами. Уселся, скинув тапки, положил босые ноги на соседний стул. Сиденье, на котором ерзала гостья, было еще теплым. Прижал ногу покрепче, хмыкнул. Открыл блокнот на первой странице и стал писать.