Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра

— Ты говорил что-то о моменте регресса…

— Эволюция движется логарифмической спиралью, она бесконечно ввинчивается во все более высокие регионы бытия. По циклическим законам периодов возвращения во Вселенной господствует бесконечная очередность перемен. После периода творческого подъема, когда преобладает динамис, двигающий мир вперед, наступает период стагнации и обратного хода; однако всегда пункт зенитный в данном периоде развития выше зенита предыдущего цикла.

— Значит, в конечном итоге мы постоянно движемся вперед?

— Да. Великая циркумбамбулянция Божественной мысли постоянно поднимается на все более высокие уровни.

— И мы вместе с ней?

— Да, мы вместе с Ней и в Ней: мелкие звенья гигантской вайварты.

— Таким образом, зло, по твоему мнению, равно вечно как добро?

— Да — увы. Но сумма его энергии, рассеянной во Вселенной, всегда меньше, чем напряженный потенциал сил положительных и чистых. И потому, в конце концов, всегда побеждают последние.

— Но ведь не обязательно?

— Нет. По-видимому, гигантский турнир будет длиться вечно; конец борьбы отодвигается в перспективу бесконечности. Правда, шансы зла уменьшаются, но судя по всему, никогда не упадут до нуля. Пожалуй, нулевой вариант возможен лишь в одном единственном случае.

— А именно?

— Если бы Предвечный, утратив интерес к борьбе, поглотил манифестированный мир и навсегда замкнулся в себе.

— И это возможно?

— Ежи, а ты любишь жизнь?

— Да, жизнь вопреки всем страданиям удивительно прекрасна.

— Вот тебе и ответ…

Я выглянул в окно. Совсем стемнело, на небе сияли звезды. Из города доносился металлический бой часов: девять вечера.

Анджей снова вложил пантакль в мешочек и, затянув тесемку, спрятал его на груди.

— Знак стауроса — «Т» — в центре печати, — возобновил он разговор, — символизирует отношение духа к материи; вертикальная черта — творческий Фаллос, оплодотворяющий горизонтальную Ктеис. Жизнь — преимущественно элемент женский. Женщина влечет нас к земле и земным делам. Ты никогда не задумывался, что в средневековье колдуний всегда было больше, чем колдунов?

— Действительно. Видимо, культ зла гораздо чаще присущ женщине, чем мужчине.

— И все в конечном итоге сводится к телесному акту с Сатаной — акту, творящему жизнь, а вместе с ней зло и преступление. Женщина — Magna Mater Тerrae — Matrix Admirabilis.

— А Слово стало Телом и поселилось среди нас. Святой Дух низошел в лоно Девы, и зачала Божьего Сына.

— Бессмертный закон противоположностей и контрастов — две неистребимые силы, вечно одолевающие друг друга в гуле столетий…

Я поднялся:

— Мне пора.

— Будь здоров, Ежи! — грустно попрощался Анджей. — Будь здоров! Советовать тебе сейчас ничего не могу; все во власти твоей собственной доброй воли. Только… Хелену жаль… Прелестная чистая девушка…

Взволнованный, опустив голову, я вышел.

Гродзенских навещаю как прежде. Люблю Хелену и не в силах отказаться от наслаждений, даруемых Камой. Часто в любовном экстазе у меня рождается желание убить ее и навсегда убрать с моего пути. Она, кажется, понимает мои думы и взгляд ее в такие мгновения подобен взгляду беззащитной голубки.

— Ну, ударь, ударь, если можешь!

И я тотчас сдаюсь…

Удивительное дело! Порой в ее глазах мелькает что-то от Хелены, и мне вдруг чудится — в ней я люблю другую. Хеленка для меня — святыня, я не смею и вообразить физической близости с ней. Не оттого ли Кама сделалась ее дополнением? Не оттого ли ищу в ней сексуальную антитезу, какой в Хелене искать не дерзаю?

Кама постоянно изменчива; вроде бы та же, и все-таки другая. Отсюда роскошная иллюзия новизны, иллюзия непознанного. И что за артистичная тактика! Ее эротические изысканность и распущенность превышают самые смелые фантазии. А ведь она так молода! Видно, этому нельзя научиться — с этим рождаешься. Я следую за ней без сопротивления: ее демонизм влечет меня. Жизнь столь убога и лишена яркого, необыкновенного, столь скупыми дозами отпускает она невиданные переживания…

С нетерпением ожидаю будущего понедельника. Кама приготовила новую неожиданность. Я должен ждать ее утром на углу Свентоянской, там, где кончается череда последних домов…

….

….

В девять я был на месте. Серое холодное утро еще окутывало землю туманом; лениво расползавшиеся по угорам молочно-белые клочья цеплялись за кусты придорожного терновника. Там и здесь в мареве испарений то вырисовывался силуэт старой груши, то неподвижными крыльями пугала ветряная мельница. Где-то далеко на болотах взывал аист…