Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра

Насытив взор созерцанием собственной прелести, она снова стала одеваться. Но теперь уже в совсем другие одежды. В дорогое, изысканное платье, как бы уподобляясь одному из женских портретов, висевших прямо перед ней на стене.

В голубом парчовом платье с воротником, наподобие чаши тюльпана окаймлявшим прелестную ее шею, Джина походила теперь то ли на Лукрецию Борджа, то ли на роковую Беатриче, словно сошедшую под чарами заклинаний с одного из ренессансных полотен. Манящая улыбка заиграла в глазах, спорхнула на раскрытые лепестки губ и медленно растаяла в уголках рта. Припомнила ли Джина годы любви и счастья? Повторяла ли одну из сцен, в которой когда-то участвовала? Или именно так одевал ее он, стилизуя под образец итальянских красавиц?

Весь во власти чар, веявших от ее облика, я забыл об осторожности и вышел из своего убежища, охваченный изумлением и восторгом. На шорох шагов она обернулась и заметила меня. Отпрянув назад, закрыла лицо руками, затем опустила их, неподвижно прижав к телу, словно пытаясь укрыться маской Ротонды, наконец, под упорным моим взглядом, смятенно запылала как роза. Затем вдруг, протянув ко мне руки и обжигая огнем прекрасных своих глаз, прошептала в экстазе:

— Giorgio mio! Giorgio mio! Mio carissimo Giorgino!

Кинувшись к ней на зов, не отдавая себе отчета, что зов этот — не более как трагическое недоразумение, что она увидела во мне того, другого, я бросился к ее ногам, обнял ее колени. Она задрожала всем телом и упала в мои объятия. Губы наши встретились, а тела слились в любовном исступлении…

Придя в себя и вдруг осознав, что же произошло, я увидел, что Джина лежит в беспамятстве. Я побежал за водой и стал приводить ее в чувство. Лишь только первые толчки крови стерли смертельную бледность с ее щек, и она с глубоким вздохом открыла свои грустные, изумленные глаза, я поспешно, как вор, выскользнул вон.

6 сентября

С того памятного происшествия, случившегося в ночь с 29 на 30 августа, минула неделя. Словно бы ничего и не было. Как и прежде, мы с Инес ежедневно видимся, пьем блаженство из общего кубка, плаваем, как прежде, в гондоле по лагуне, выбираясь на ближние и дальние прогулки. А все же что-то вкралось в наши отношения, какое-то отчуждение пролегло между нами. Несколько раз Инес ловила меня на приступах беспричинной задумчивости; однажды она бросила мне полный обиды упрек, что нередко во время любовных наших услад я произвожу впечатление безучастного. Но и я заметил в ней перемены. В них нет ничего такого, что можно истолковать как охлаждение ее чувств: перемены эти особого свойства. Донья Орпега с некоторых пор стала пугливой и нервозной. Малейший шум вызывает в ней преувеличенные страхи, малейшая тень вырастает до размеров страшилища. В последние дни она как будто постоянно к чему-то прислушивается, чего-то ждет.

Не далее как позавчера Инес, вся дрожа, прижалась ко мне, а когда я спросил, в чем дело, ответила:

— Мне постоянно кажется, что кто-то крадется ко мне неслышным шагом или затаился у меня за спиной. А то вдруг приходит в голову, что кто-то должен был сюда прийти и задержался в дороге; но от намерения своего не отказался, лишь отложил его на какое-то время — на неопределенный срок.

— Ну что за ребячество, дорогая, — успокаивал я ее. — У тебя просто нервное переутомление, ты стала чересчур впечатлительна.

— Нет-нет, Адамелло! Ты ошибаешься. Дело совсем в другом. Больше всего нервирует меня именно эта неопределенность, эти сомнения, эта нерешенность.

— Нерешенность насчет чего?

— Не знаю. Знала бы, не боялась. Страх перед неведомым — страх самый мучительный. Я чувствую, что окружена какими-то зловещими, враждебными флюидами.

Я пожал плечами и намеренно перевел разговор на другую тему. Мне почти всегда удается рассеять в ней эту болезненную боязнь неизвестно чего, и если бы не такие перепады настроения — хоть и минутные, но довольно неприятные, — жизнь наша напоминала бы цветущий майский сад.

За все это время Ротонду мне довелось увидеть лишь однажды. Сдается, она не узнала меня: прошла мимо с суровым и безучастным по обыкновению видом, с глазами, прикрытыми шлемом. Теперь я избегаю ее и возвращаюсь от Инес кружным путем…

10 сентября

И все же Инес была права. Ее опасения начинают приобретать более определенные формы. Сегодня уж можно сказать, что в каком-то смысле они небеспочвенны. Если, конечно, предположить, что этой помешанной бедолаги вообще стоит опасаться.

Ротонда преследует ее! Сомневаться не приходится. С некоторых пор старается держаться поблизости, кружит вокруг нее как зловещая сова, то и дело возникает перед нею как из-под земли — цветком скорби и печали. Никаких признаков агрессии — просто проходит мимо как неумолимое memento. Никогда даже не глянет на нас — хотя мы прекрасно понимаем, что она знает о нашем присутствии, что ищет встреч с нами, вернее, с Инес. И сдается, именно это каменное, высокомерное спокойствие, эта изысканная невозмутимость более всего нервируют мою возлюбленную. Нет возможности даже защититься от нее, ведь не пристает, не провоцирует. Вся ее сила в том, что она просто проходит мимо. Donna Rotonda che passa…