Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра

Лещиц отвел взгляд от окошка, встал и, молча раскланявшись с компанией, перешел на правую сторону вагона.

Здесь было чуть потише. Притененные абажурами лампы цедили темно-розовый, затаенно-жаркий свет.

С утомленным видом прошелся он в поисках уголка потемнее и тяжело опустился на один из диванчиков. Дремота и какая-то неясная раздражительность навалились на него.

Поблизости, за откидным столиком под окном, сидела молодая красивая пара — скорей всего, молодожены, совершавшие свадебное путешествие. До его слуха долетали обрывки приглушенной беседы, отдельные фразы, слова. Они разговаривали на языке благородной Кастилии. Лещиц знал этот язык, он ему очень нравился. Его ухо то и дело ловило выразительные, эмоционально окрашенные звуки, звонкие, как далматинская сталь, и в то же время сладостные, бархатистые, как бутон розы под ласкающей рукой.

— Elegida de mi corazо, n! — страстно нашептывал мужчина. — Dulснsima Dolores mia!

— Querido amigo mio! Mi noble, mi carнsimo esposo! — шелестело в ответ из уст женщины, склонившей темноволосую, прелестную свою головку на плечо спутника.

Затем наступило молчание, молодые люди безмолвно упивались вином любви, до беспамятства опьяненные друг другом. В какой-то миг она судорожно ухватила его за руку и, показывая на серебрившуюся за окном морскую ширь, сказала дрогнувшим голосом:

— Дорогой мой! Как было бы чудесно вот сейчас, в этот блаженный миг, который никогда больше не повторится, погибнуть вместе там, в этих водах, блистающих так заманчиво!

Мужчина вздрогнул и в раздумье поглядел на нее.

— Ты права, — помолчав, отозвался он глухо, как сквозь сон. — На этом мягком серебристом ложе… В самом деле, разве мы сейчас не наверху блаженства? Чего еще нам ждать от жизни?

И они снова умолкли, очарованно засмотревшись в море света.

Затем он, не отрывая глаз от завораживающего зрелища, заговорил уже спокойно, уравновешенно, даже безучастно:

— А ведь не такое уж большое расстояние… Хватило бы совсем незначительного зигзага колеи, всего лишь в несколько метров, одного броска, одного пружинистого прыжка — и великолепной параболической дугой поезд рухнул бы в пучину… Ты дрожишь, Долорес? Ну пОлно! Успокойся!

И, прижавшись щекой к ее щеке, он стал нашептывать ей ласковые слова утешения.

Лещиц разлепил отяжелевшие веки и встретился взглядом с чьими-то темными, неистово сверкающими в полумраке глазами. Он стряхнул с себя остатки сонливости и вгляделся повнимательней. Ему ответил мягкой, рассеянно-задумчивой улыбкой один из его собратьев по путешествию — незнакомец в причудливом костюме индийского махатмы.

— Аменти Ришивирада, — представился философ с берегов Ганга, — адепт сокровенного знания, последователь Будды из Мадраса.

И он высвободил для пожатия руку из ниспадающего одеяния восточных йогов.

Знакомство состоялось.

— Эти молодожены из Кастилии, — завел разговор индиец, — сказали о себе великую правду. Поистине благоволение к ним судьбы достигло своего пика, большего блаженства в будущем им ожидать не приходится. Ибо жизнь они собой уже никак не обогатят и выше не вознесутся. В своей любви они растратились целиком, без остатка. А посему должны погибнуть, устраниться с подмостков мирового действа, поскольку ничего более не жаждут…

За окнами, как всполохи молнии, замелькали ярко освещенные строения крупной станции; на секунду в глубь вагона ворвался зеленый сноп света, отбрасываемый прожектором какой-то башни, хлынул поток огоньков от мигающих вокзальных фонарей. Поезд миновал Монако.

Махатма с пренебрежительной усмешкой махнул в сторону исчезающего во тьме города.

— Вот он, расцвет европейской цивилизации и прогресса.

— Не слишком ли одностороннее обобщение? — попытался возразить Лещиц. — Европа не лишена прекрасного и возвышенного, возросшего из духовности и для духовности.

— Знаю, — коротко согласился Ришивирада, — но перевешивает то, что удовлетворяет плоть и плотские потребности. А коли перевешивает, следовательно, определяет и суть, не так ли, любезный друг из Полонистана?

— Согласен.

Индиец погладил свою длинную, почти до пояса, молочной белизны бороду и, пересев напротив, продолжал:

— Господа за тем вон столом, ваши ученые друзья-европейцы, вполне довольны нашей Землей и состоянием человечества. Я слышал ваш недавний разговор.

— Ну… не все, — счел нужным уточнить Лещиц, — не все мы так уж гордимся современной цивилизацией.