Фил Робинсон: Дерево-людоед

«Как, — спросил бы он, — можем мы, утверждая, что человек следует воспринимаемым ощущениям, отрицать то, что звери, которые слышат, видят, осязают, обоняют и различают вкус, также имеют принцип восприятия, сосуществующий с их сознанием? И если во всем „одушевленном“ мире существует четкое разделение между самозащитой и истреблением, проступками и слабостью, то почему „неодушевленный“ мир, который, как и другие, ведет ожесточенную борьбу за существование, остается беззащитным и безоружным? И я отрицаю это. Растение-паразит душит дерево и высасывает из него соки. Дерево, опять же, чтобы заморить на себе вампира, отводит свои соки в корни, пробивает землю в другом месте, и направляет его ток в другие побеги. Затем паразит переходит с мертвых ветвей на свежие зеленые ростки, которые восходят из земли под ним. И так борьба продолжается. Или вот взгляните на фикус: чем ожесточенное стремление его корней отдалиться друг от друга отличается от усилий верблюда добраться до оазиса или желания армии Синаххериба [4] Синаххериб — царь Ассирии, правил приблизительно в 705–680 гг. до н. э. завоевать Нил? А мимозы, действительно ли они бессознательны? Я прошел много миль по их полям и так насмотрелся на них, что начал бояться, как бы цветы не набрались смелости и не обернулись против меня. Зеленый ковер бледнел под моими ногами, становился серебристо-серым, и все вокруг искажалось, пока я шел. Я чувствовал такое странное влияние этого всеобщего отвращения, что мне захотелось выступить против растений, но был ли в этом прок? Если бы я просто протянул руки, лишь их тень стала бы причиной болезни растений, кустарники могли осыпаться от каждого звука моей речи. Большие, крепкие на вид кусты, в чью власть меня так глупо манило, в миг утопли бы в бледной мольбе. Ни один лист не остался бы со мной. Дыхание, вырывавшееся из меня, обрушило бы болезнь на эту жизнь. Одно лишь мое присутствие парализовало их, и я был рад наконец выйти из окружения боязливых растений и почувствовать, как возмущенный пырей мстит мне, неосмотрительно раздавившему его. Однако и растительный мир способен вершить свою месть. Можно держать в коробке морскую свинку, но как быть с василиском? Небольшая мимоза в вашем саду может развлечь детей, которые находят такое же удовольствие в разглядывании хрущей, насаженных на булавки. Но как бы вы пересадили к себе растение, которое способно схватить бегущую газель, сбить пролетающую птицу, а, завладев человеком, — всосать его тело, пока оно не станет таким же бесформенным, как его разум, и все его „одушевленные“ способности не помогут вырвать его из страшных объятий (да поможет ему Бог!) „неодушевленного“ дерева?»

Итак, вот сам рассказ моего дяди.

Много лет тому назад я, не зная устали, направился в Центральную Африку. Я совершил путешествие от пустошей Сенегала у Атлантики до самого Нила, обошел стороной Великую пустыню и добрался до Нубии по пути к восточному берегу. Со мной было трое местных провожатых, двое из них были братьями, а третий, Отона — молодой дикарь с Габонской возвышенности, просто юный мальчишка.

Однажды, оставив мула с двумя мужчинами, чтобы те поставили на ночь палатку, я взял ружье и в сопровождении мальчика ушел в папоротниковый лес, который заметил неподалеку. Подойдя ближе, я обнаружил, что лес разделен надвое широкой поляной, и увидел небольшое стадо газелей — животных, подходящих для варки в котле. Я проложил себе путь по теневой стороне и начал ползти к ним. Стадо не замечало настоящей опасности, но было начеку. Рыся передо мной, оно заманило меня не меньше чем на милю вдоль границы папоротниковых зарослей. Повернувшись, я внезапно увидел одинокое дерево, растущее посреди поляны — одно-единственное дерево. Меня оно сразу поразило, так как я никогда прежде не видел подобного. Но я был сосредоточен на дичи для ужина и смотрел на него ровно столько, чтобы утолить первичное удивление одиноким и роскошным растением, пышно расцветшим там, где, казалось, не растет ничего, кроме папоротника.

Тем временем газель была уже на полпути между мной и деревом и, взглянув на стадо, я понял, что оно собирается пересечь поляну. Прямо напротив открывался лес, где я бы непременно упустил свой ужин. Тогда я выстрелил в середину семейства, идущего вереницей передо мной, и угодил в детеныша, а остальная часть стада во внезапном страхе обернулась кругом и поскакала в направлении дерева, оставив детеныша трепыхаться на земле. Отона по моему приказу ринулся вперед, но маленькое создание, завидев, что он приближается, попыталось последовать за товарищами, и ровной поступью двинулось в их направлении. К тому времени стадо достигло дерева, но вместо того, чтобы пройти под ним, оно резко отклонилось в сторону и промчалось на расстоянии в несколько ярдов.