Олег Кожин: Велес

— Кто это сделал? — все тем же спокойным тоном спросил мучитель, и с силой шлепнул старика газетой по тощему заду. — Фу! Нельзя! Нельзя!

Каждое уверенное «нельзя!» сопровождалось резким шлепком. Несмотря на халат, удары получались довольно болезненные. Покраснев от невыносимого унижения, Семен Григорьевич взвыл было… но тут же схлопотал газетой по физиономии.

— Тихо! — нахмурив рыжие брови, скомандовал гигант. А затем, легко двинув плечом, швырнул всхлипывающего старика через всю прихожую.

Впечатавшись в стену, Лаптев подавил в себе желание разреветься в голос и на четвереньках пополз в комнату. За спиной — он чувствовал это каждой клеткой своего тела, надвигался обезумевший «зеленый». И, несмотря на то, что на ногах его были обычные черные носки, перепуганному Лаптеву чудилось, будто по старому паркету глухо стучат тяжелые раздвоенные копыта.

Старик пересек комнату, дополз до батареи, и замер там, уткнувшись заплаканным лицом в стену. Он уже начал натягивать на голову ворот халата, в какой-то наивно-детской уверенности, что если не видеть страха, страх исчезнет, как из-под кресла вылетела Чапа. Уткнулась лапами в грудь хозяина, она принялась вылизывать его мокрое лицо, скуля и повизгивая от удовольствия. Но пытающийся залезть под халат Лаптев проявленной любви не оценил. Он и в лучшие свои дни с брезгливостью относился к людям, которые позволяют этим четырехногим рассадникам заразы целовать себя в лицо, а уж сейчас и подавно не испытывал ничего, кроме страха и злости.

Наотмашь, тыльной стороной ладони он ударил собаку прямо по ухмыляющейся, счастливой морде. Но еще до того, как его, раздутые артритом костяшки вспыхнули болью, а Чапа, заверещав от обиды, кинулась в прихожую, он трижды успел пожалеть о своем поступке. Потому что вспомнил, за кем явился его опасный гость.

Тяжело скрипнул рассохшийся паркет, и в ноздри настойчиво полез запах паленого дерева. В поле зрения появилась ступня гостя, заставив старика похолодеть: нога правозащитника оканчивались широким раздвоенным копытом… и паркет под ним дымился.

— Вы совсем ничему не учитесь, — раздался сверху глубокий голос, полный разочарования и усталости.

Несмело подняв взгляд, Лаптев едва не умер от нахлынувшего ужаса. Велес был страшен. Колени его нереальным образом подломились, вытянув джинсы в обратную сторону, рубашка треснула на груди, обнажив могучий торс, сплошь заросший рыжим волосом — густым и спутанным. Пальцы, в которых крутился кожаный поводок, оканчивались толстыми кривыми когтями. Преодолев страх, Семен Григорьевич завершил траекторию своего взгляда на круглом, бородатом лице создания. Из рыжих зарослей на него с интересом смотрели озорные зеленые глаза, с продольным, точно у большой кошки, зрачком.

— Вам не нравится, как я поступил с вами, но сами вы продолжаете поступать так с теми, кто заведомо слабее вас, — согнув колени назад, гигант присел на корточки, став похожим на огромную волосатую цаплю.

— Кто вы? — пересохшими губами прошептал Лаптев.

— Я? — гость в притворном изумлении запустил руку в рыжую шевелюру, почесав выступившие из нее аккуратные рожки.

— Я — Велес. У меня вот и визитка имеется! — точно объясняя несмышленышу прописную истину, ответил он и полез в карман.

— Не надо, прошу вас! — взвизгнул Лаптев. — Забирайте! Забирайте собаку ко всем чер…

Старик осекся, опасливо глядя на Велесовы рога.

— … хренам! — неловко выкрутился он наконец.

Велес рассеянно покачал головой и вновь выпрямился во весь рост. Упавшая от него тень тяжело придавила старика к полу.

— Эх, кабы все было так просто!

Ошейник выпал из когтистых пальцев и мгновенно скользнул прямо к стариковской шее. Слабые пальцы лишь успели легонько царапнуть мягкий ремешок, когда тот обвился вокруг горла Лаптева, и самостоятельно застегнувшись, сдавил его с невероятной мощью. Воздух с шумом покинул легкие Семена Григорьевича и он испуганно замычал. Ошейник пульсировал, точно напившаяся крови пиявка.

И в тот самый миг, когда перед глазами задыхающегося старика заплясали пресловутые черные круги, Велес вдруг начал расти и покрываться шерстью с такой пугающей быстротой, что должен был вот-вот проломить головой потолок. Однако, как это ни странно, комната тоже начала увеличиваться в размерах, превращаясь в громадный тронный зал. Лаптев хотел закричать, но смог лишь полузадушено взвизгнуть. Поудобнее опершись на все четыре конечности, Семен Григорьевич твердо решил умереть с пафосными словами на устах. Словами, проклинающими ужасное существо, ворвавшееся в его жизнь и отнявшее ее. Почувствовав, что хватка ошейника немного ослабла, Лаптев вдохнул воздуха и…