Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 2. Тень Бафомета

И откуда этот лунный кошмар?

Верно, я глубоко проникся душевным состоянием убийцы, что ночью, при луне, крадется на преступление, и перемучился всеми его казнями. Моя впечатлительность породила пластичность и необычайную силу переживаний. Ведь выстраданное мной психологическое состояние убийцы точь-в-точь соответствует описанию фактов, приведенных в газете. Все, по-видимому, в порядке. Только душу то и дело бередит безотчетное, неотвязное беспокойство, и ложью оборачиваются все утешительные увертки сознания…

Ведь я лгу, уверяя себя, что все вполне объяснимо, и отдаваясь обманчивому покою, подобному предательски ясной водной глади.

Впрочем, довольно! Трагедия «Изгнанницы», пожалуй, уж слишком затягивает меня в свой черный омут — как бы игра не оказалась гибельной. В конце концов, какое мне дело до этого ужаса! Пора осторожно отойти от края бездны.

Но коварная мысль кружит обочинами, исподтишка глумится, прицеливаясь в уязвимые места. Невыносимая тяжесть легла на душу холодным, как сталь, офтальмоскопом, и он фиксирует малейшие недомолвки, вот-вот уловит меня в западню, и тут, к глубокому моему облегчению, я отвлекся от опасных ассоциаций, не доведя их до логического вывода.

Я подошел к мосту, когда понял — снова услышать глухое эхо шагов у меня недостанет сил… Страшное воспоминание глухого эха непроизвольно отбросило меня назад. Ничего не поделаешь, придется обойти мост низиной.

Я сошел с дороги и направился к оврагу, по счастью совершенно сухому. На буйно заросшем травой склоне заметил — кто-то опередил меня. Трава местами примята, дерн сорван скользившей по откосу обувью.

На дне сухого оврага следы исчезли, однако дальше, под самым мостом, где вилась речушка, терявшаяся вдали среди бескрайних пустошей, я снова их обнаружил.

Некто, подобно мне, свернул с дороги перед самым мостом. Странно! Не уступил ли человек тем же побуждениям?

Любопытство превозмогло усталость, и я направился по следу. Перескочил узкую полоску воды и уже не поднялся на дорогу, а свернул в сторону, придерживаясь следов. Внимательно изучив отпечатки, убедился — оставлены они мужскими ботинками, более широкими, чем мои вечерние туфли.

След недолго тянулся краем оврага, параллельно дороге, вскоре направление изменилось: следы резко свернули вправо — в поля и пустоши, отчетливо выделяясь на влажной глинистой земле.

Надо думать, рано утром после погожей ночи прошел дождь и напитал землю; дорога быстро просохла, а в болотистых низинках сырость осталась и жарким днем.

В глине вязли ноги, однако незнакомец не вернулся на шоссе, а брел дальше пустынными топкими полями без тропинок, дорожных указателей, меж, сомнамбулически придерживаясь избранного направления.

Мне не хотелось брести по бездорожью, но любопытство взяло верх: куда ведут эти удивительные следы?

Вскоре мое внимание привлекла странность: цепочка отпечатков отклонялась то вправо, то влево, порой зигзагом круто сворачивала в сторону. Внезапно следы очертили дугу — широкой петлей обежали поле, вернулись к исходному пункту.

Что за черт! Так может идти либо маньяк, либо человек, снедаемый одной мыслью и не замечающий ничего.

Быть может, навязчивая мысль, пытаясь разорвать порочный круг, в удрученном мозгу вернулась к своему истоку? Быть может, путником владела некая роковая идея и, вопреки всем усилиям, не выпускала из замкнутого круга?

Я остановился в центре загадочного кольца и осмотрелся.

Поначалу сжатая, как пружина, линия следов развернулась и неровно поползла вперед. Этот одержимый разорвал наконец магический круг и с трудом усилием воли, освободясь от наваждения, поспешил прямо. Волнообразная цепочка понемногу выровнялась, шаги обрели силу, укрупнились и с непонятной быстротой устремились к городу.

Теперь я не поспевал за сверхъестественными, чуть не двухметровыми прыжками — человек, по всей видимости, убегал. Я не терял беглеца из виду и упорно преследовал его.

Идти было тяжело, я с трудом волочил ноги. Непросохший, вязкий грунт крепко цеплялся за обувь — на туфлях толстым слоем налипла кирпично-красная глина.

Мне вдруг сделалось невыразимо грустно. В измученном мозгу чащобой разрасталась тоска, словно подгоняемые бичами, клубились мглистые мысли; мрачные огни, вознесенные к небу неведомыми руками… хороводами стелились туманы, вот-вот готовые истечь от тяжкого бремени. По этим дождистым просторам то и дело пробегала холодная дрожь, сотрясала судорогой боли…