Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 2. Тень Бафомета

Дева Пречистая, Звезда Негасимая,

Владычица вод, Мария!

— Мария! — дружно подхватила толпа. — Заступи нас, Царица Небесная!

Сквозь вечерние сумерки моление устремлялось вдаль, добиралось до домов и улиц, расходилось широкими кругами по нивам и поймам и глохло в зеленых закоулках на опушке дубравы.

Под водительством выставленного в первый ряд образа Пречистой Девы переходила процессия от колодца к колодцу, от водоема к водоему, стараясь жалостными мольбами умилостивить Покровительницу вод.

А поздно ночью, когда тени уже прикрыли истомленную землю, девичья стайка, усевшись с переносным образом Богородицы в ладью, отплыла при свете факела на лесистый островок. Там, освещенный пламенем костров, образ Пречистой всю ночь принимал почтительные, но страстные просьбы: самые пригожие девицы Дубника до рассвета молили Благую Деву об очищении родных ключей и колодцев…

В третий, и последний, из покаянных дней, когда процессия обходила старое кладбище, среди заброшенных могил точно из-под земли выросли люди, бичующие друг друга кожаными плетками по обнаженным спинам. Свист ударов мешался с глухими стонами и словами молитвы:

— Боже, смилуйся над нами! Спаси нас, Господи! В потоках крови нашей загаси, Владыко, пожар Твоего гнева!

И свирепо ожигали друг друга по плечам, по рукам, по лопаткам, полосовали скорченные от боли спины, выхлестывали кровь из кожи. Мужчины, молодки, девушки, даже дети. Покаянный пыл превозмогал стыд, женщины не стесняясь подставляли под плети обнаженные тела — струйками крови обагрялись белые груди, синими полосами покрывались соблазнительные бедра и спины…

Смолкла песнь водосвятной процессии: загипнотизированная видом самоистязателей, она замерла у кладбищенских стен и в оцепенении следила за действиями безумцев. Над пронзительными криками боли вознесся вдруг острым вибрирующим тоном чей-то истерический смех — женщина, молодая и статная, выдралась из глубин процессии и, сорвав с себя платье, подставила белоснежную спину под плеть. Брызнула кровь, алой струйкой потекла по белому телу.

Полоумие мигом перекинулось на смиренное стадо отца Дезидерия. Ряды процессии расстроились. Увлеченные жутким примером, люди сдирали с себя одежду и с дикими криками врывались в ряды бичующихся, норовя угодить под удар. Иные, особенно мужчины, вырывали у бичевателей орудия казни и сами наносили себе жесточайшие удары. Вскоре беснованием было охвачено все предместье. Орды запыхавшихся, жаждущих своей и чужой крови безумцев с вознесенными веревками и ремнями метались с одного края Дубника в другой. С похотливым пылом подставлялись женские тела под крепкие удары немилосердных мужских рук, вожделенно ощущая на своих истерзанных спинах и грудях ярую мужскую силу, ту самую, что недавно сжимала их в страстных объятиях на любовных ложах… Изуверское наказание оборачивалось блаженством…

На ступенях маленькой церкви, осененной темной зеленью дубравы, возвышался ксендз Дезидерий, погруженный в угрюмое созерцание ополоумевшей паствы. Суровое непроницаемое лицо его походило на маску.

Из рощицы вышла, направляясь к нему, группка монахинь и, подойдя к церкви, опустилась на колени. Стройная, необычайной красоты инокиня отделилась от сестер и неспешным величавым шагом двинулась к ступеням.

— Сестра Вероника! — зашелестела толпа. — Сестра Вероника…

Инокиня, подойдя к священнику, протянула ему монастырскую ременную плетку и, глядя умоляющим взором, промолвила:

— Отец духовный! Не пожалей для меня ударов! Да сойдет и на меня благословение казни!

И на виду у всей толпы обнажилась по пояс, смиренно оборачивая дивную спину под плеть.

Дезидерий принял из ее рук плетку и, слегка подавшись назад для размаха, поднял руку… Но в тот же миг выросла рядом с ним словно из-под земли фигура Пилигрима Житомирского. Капюшон сполз с его головы, открыв искаженное гневом лицо Павелека Хромоножки. Карающая рука так и не опустилась на дивную спину — угодила в железный захват, чуть не расплющивший ксендзу пальцы. Дезидерий выронил плеть из омертвелой ладони и вперился в лицо нападателя. Среди воцарившейся тишины они какое-то время мерили друг друга полными ненависти взорами.

— Негодяй! — задыхаясь от злобы, прошипел наконец сдавленным голосом Хромоножка. — Попробуй только к ней притронуться!

При звуке его голоса Вероника вздрогнула и, поднявшись с колен, вгляделась в Пилигрима. В глазах ее зажегся проблеск узнавания — побледнев, инокиня зашаталась и, подобно смертельно пронзенной голубице, упала навзничь на ступени церкви.