Андрей Ефремов: Мучин крест

Под утро он заснул, но вышло только хуже.

Мука-мучение: опять эти картинки с противогазами! Кажется, Настю в противогазе увидел: она стояла на бруствере вражеского окопа, и ветер развевал подол её большого жёлтого платья. Ветер дул в его сторону, и подол платья стал напоминать огромное страшное облако, грозящее смертью, а на поле боя - полуистлевшие тела его солдат.

Вот ведь бесовщина...

Проснувшись, Григорий долго лежал с открытыми глазами. Затем натянул брюки, откинул портьеру в сторону и вымахнул в окно. Встал босиком посреди двора, наслаждаясь ночной прохладой.

У ворот громыхнул тяжелой цепью пёс, приветливо замахал хвостом.

- Не спится, Григорий Павлович?

От неожиданности Гриша вздрогнул - в раскрытое окно на него пристально смотрела Евдокия.

-Жалко мне вас, Гриша...

Ругаться не хотелось.

- Да, уснуть не могу, - молодой человек подошёл к окну кухарки, - отвык я от белых ночей.

- Ага, в Якутске оно завсегда так, летом-то.

- В Петербурге летом так же.

- Да? Вот ведь чудные дела, это ж где Питербурх, а где ж мы!

Гриша смутно понимал, что Евдокия от него не любовных утех ждет, а действительно хочет помочь. Только от этой помощи тоже веяло чем-то люто страшным и жутким. Но разве его собственные мысли менее страшны?

- Что ты мне хотела сказать?

Григорий понял, зачем он выскочил в окно - он решился! Евдокия, кажется, только того и ждала:

- Душе вашей помочь желаю, Григорий Павлович, ведь места себе не находите из-за этой...

- Каким образом помочь?

- А тем самым, о чём и вы мните, разве только по-другому... им страшнее будет. И горше.

Григорий понял, что Евдокия подразумевала под «тем самым», но вот «по-другому» - этого он никак не мог взять в толк.

- Объясни, - хрипло произнес отставной прапорщик.

- С револьвертом вас мигом на каторгу, - Евдокия понизила голос, - здесь по-другому надобны, штабы самому чистым остаться. Есть один человек, он поможет. Никто и ведать не будет!

Яд что ли грозит сварганить?

Григорий долгим взглядом посмотрел на большую щербатую луну, затем в глаза Евдокии. Глаза не лгали: ей доверять можно. И не яд сулил ее взгляд - месть куда более страшную.

- Убивца нанять нешто?

Глаза у кухарки стали сплошь чернющими, даже белков не видать. Но это видимо оттого, что долго на луну смотрел.

-Да вы что, хозяин! Полиция и это вмиг! - Евдокия торопливо с придыханием зачастила. - И так про вас уже всякое говорят, Настасью родители оберегают, чуть что в вашу сторону взгляды косые кладут. Случись что... нехитрое... сразу про вас вспомнют, Григорий Павлович. Я ж говорю - «по-другому».

- Ладно, как это «по-другому», не томи, Евдокия!

- Тот человек в Залоге живёт, к нему идти надобны. Никто и не догадается что к чему, не раз испытано. Да и не он это сделает, а другой.

- Кто это «другой»?

По коже поползли мурашки. Интонация, с которой Евдокия произнесли слово «другой», отметала всякие сомнения в том, что дело затевается нечистое, тёмное. Рука сама потянулась перекреститься, но он удержался. Все ж таки не зазря люди про неё всякое говорят. Белки глаз всё ещё не были различимы, будто чёрные стекляшки в глазницы вставлены. Гриша машинально посмотрел на луну, затем на белую шею кухарки - в глубокой прорези рубахи видны большие белые груди, креста и в самом деле нет.

Он не перекрестился.

- Глядите, Григорий Павлович, добра желаю. Да не смотрите вы на меня так, мне же стеснительно! - Евдокия запахнула ворот. - Всё-таки душевное здоровье, говорят, беречь надобны. Все болезни от этого.

Гриша отвёл взгляд в сторону:

- Ладно, с утра пойдём к нему, Евдокия.

- Спокойной ночи, хозяин! - ласково бросила в спину. Григорий не ответил, но подумал - «ведьма!».

Ночь была спокойной, только странные чёрные зеницы без белков мерещились. Тем не менее, Григорий в первый раз по возвращении с войны хорошо выспался.

Утром отставной прапорщик вместе с кухаркой направился в глухой район города - Залог. Проходя мимо Богородицкой церкви, Гриша, глядя на купола, тайком обнес себя перстами. Кухарка же шла так, чтобы хозяин как бы прикрывал её от храма и, кажется, даже ростом чуть меньше стала - словно бы как ужалась. Перекрестилась ли она, Григорий не заметил, да это его и не интересовало. Утренние думы и собственная решимость распалили сознание, душа пылала жаждой мести.

Миновав пару кварталов, остановились у пустыря.

- Пришли, Григорий Павлович. Молодой человек растерянно огляделся:

- Куда?

- К Нему... - просто ответила Евдокия.