Фрэнсис Вилсон - Ночной мир

— Я останусь с тобой, Бати. До самого конца.

— Нет! — Она повысила голос. — Не хочу, чтобы ты видел меня. Ни ты, ни кто-либо вообще.

«Гордая женщина, — подумал Глэкен. — И с самомнением. Но она может себе это позволить».

Он выпустил ее запястье и взял ее за кисть. Кисть была холодная, влажная, дрожащая.

— Я знаю подходящее место, где вы сможете остаться одна. Никто вас там не найдет. Пойдемте.

Он уже собирался вывести Калабати из комнаты, но Джек остановил их:

— Подождите!

Впервые за все время их знакомства Глэкен заметил, что Джеку не по себе. Куда подевалась кошачья грация? Казалось, он не может подобрать нужных слов.

— Джек, прошу тебя, — сказала Калабати, отвернувшись. — У меня совсем мало времени.

— Я знаю. Знаю. Я только хотел сказать, как плохо думал о тебе последние два года. Но то, на что ты решилась сейчас, требует мужества. Даже я спасовал бы на твоем месте. Думаю, ты самая храбрая женщина из всех, кого я знал. — Он взял ее руку и приложил к губам. — Я… мы все в долгу перед тобой. И никогда тебя не забудем.

Калабати кивнула. «Я знаю, ты больше не любишь меня, но спасибо на добром слове».

Она подошла к нему, поцеловала в щеку:

— Прощай, Джек.

— Да, — сказал Джек упавшим голосом. — Прощай.

Глэкен провел Калабати вниз, в бывшую комнату Кэрол. Теперь Кэрол не в силах была в нее войти. Глэкен подвел ее к кровати и не стал включать свет.

— Здесь спокойно. Тихо и темно. Никто не потревожит вас.

Он услышал скрип пружин, когда Калабати присела на кровать.

— Вы побудете со мной? — спросила она.

— А я думал…

— Это я из-за Джека. С ним я не чувствовала бы себя свободно. Но вы — другое дело. Ваш возраст намного больше моего. Думаю, вы меня понимаете.

Глэкен подвинул к кровати кресло.

— Понимаю.

Он сейчас думал то же самое, что и Джек: какая это храбрая женщина. Он снова взял ее за руку — как там, наверху.

— Поговорите со мной, — предложил он ей. — Расскажите об Индии вашего детства, — о храмах, о ракшасах. Расскажите про годы, которые прожили, не нося ожерелья.

— Мне кажется, я вообще не была молодой — так мало я помню о своей молодости.

Глэкен вздохнул:

— Я знаю. Но расскажите то, что сохранилось, а потом я расскажу то немногое, что запомнил.

И Калабати рассказала ему о времени, когда она была маленькой девочкой, о своих родителях, о том страхе, который испытывала перед демонами-людоедами, бродившими в туннеле под Храмом на Холмах. Голос ее становился все более хриплым, а воздух в комнате — влажным и кисловатым, по мере того как жизненные соки покидали тело. Ей стоило огромных усилий продолжать рассказ.

— Я так устала, — произнесла она, задыхаясь.

— Ложитесь, — посоветовал Глэкен.

Он помог ей лечь и сквозь одежду почувствовал, что тело ее высохло и отчетливо проступил скелет.

— Я замерзла, — сказала она.

Он накрыл ее одеялом.

— Мне так страшно. Не оставляйте меня, пожалуйста.

Он снова взял ее за руку.

— Я не оставлю вас.

— До тех пор, пока все не кончится. Вы обещаете мне?

— Обещаю.

Она больше ничего не сказала. Спустя какое-то время ее дыхание стало частым, прерывистым. Костлявые пальцы в предсмертной судороге сжали руку Глэкена…

А потом разжались.

И стало совсем тихо.

Калабати умерла.

Глэкен высвободил свою руку и вышел в прихожую. Там, на полу, рядом с дверью, сидел, скрестив ноги, Джек. Он поднял глаза на Глэкена:

— Она?..

Глэкен кивнул, и Джек опустил голову.

— Сложите оба ожерелья, обломки меча и будьте готовы отправиться в путь на рассвете.

Джек кивнул, все еще глядя в пол.

— Куда?

— Позже я скажу. Я должен побыть с ней еще немного.

Джек снова вскинул голову и вопросительно посмотрел на Глэкена.

— Я обещал остаться с ней до конца.

Из спальни тянуло сладковатым запахом гнили.

Глэкен опустился в кресло и взял руку Калабати в свою. Она была холодная и сухая, как чешуя. Глэкен сжимал ее до тех пор, пока она не рассыпалась в пыль между пальцами. А когда небо стало светлеть, он опустил занавески, прикрыл дверь и запер квартиру.

Монро, Лонг-Айленд

— Вы уверены, что он дал вам именно эти координаты?

Джек остановил старый «мерседес» Глэкена посреди дороги и вглядывался в полумрак вокруг них. Билл Райан сидел около него с двумя автоматами на коленях. Оба ожерелья и осколки меча лежали рядом в резной деревянной шкатулке. Билл сверялся с торопливо написанной запиской, зажатой в руке.