Фрэнсис Вилсон: Ночной мир

Но была в старике какая-то притягательная сила, что-то, что заставляло верить ему. На каком-то глубинном, простейшем уровне он чувствовал общность с Вейером, связь на уровне подсознания, духовную близость. Такой человек не мог лгать.

Правда, это не означало, что его не смущает гипотетический разрывной снаряд.

Он и раньше знал о ракшасах — мрачных, смертоносных, зловонных существах, похожих на демонов из бенгальского фольклора, и о Калабати и ее двух ожерельях, которые лечили болезни и удлиняли жизнь!

— В свое время я носил одно из этих ожерелий — Бати предлагала его мне насовсем.

— И вы отказались? Почему?

— Не сошлись в цене.

Вейер одобрительно кивнул. Это озадачило Джека. Куда он клонит, этот старик?

— Значит, история с запоздалым восходом, о котором теперь только и говорят — дело рук Расалома? Он задержал восход солнца?

— А также приблизил время заката. Вы, видимо, еще не слышали вечерних новостей. Солнце зашло на десять минут раньше, чем обычно.

От мысли, что солнце больше не следует законам природы, у Джека все похолодело внутри.

— Допустим, вы правы. Что же тогда?

— Я уже говорил.

— Все верно. Конец света, как мы его себе представляем. — У Джека не хватало смелости задать следующий вопрос. — А зачем я вам нужен?

— Я пытаюсь отыскать Калабати.

Калабати… Джек был полностью предан Джие, а сейчас больше, чем когда бы то ни было. Но изредка он мысленно возвращался к Калабати и словно видел ее перед собой: высокую, стройную, смуглую.

— Вряд ли я смогу вам помочь. Годы прошли с тех пор, как я ее видел.

— Конечно, я понимаю. Но я все равно ее найду. И вот тогда мне понадобится ваша помощь.

— Для чего?

— Мне нужны ожерелья.

Джек едва сдержал смех:

— Вы просите о невозможном. Калабати их никогда не отдаст. Даже через миллион лет. На одно вы еще можете рассчитывать, но о двух и не мечтайте!

— А мне нужны оба. И как можно скорее.

— Лучше забудьте о них. Ожерелья сохраняют ей молодость. Ведь ей уже сто пятьдесят стукнуло.

— Не совсем точная цифра, — возразил Вейер, — но близко к этому.

— Как бы там ни было, выглядит она на тридцать, не старше. И все за счет ожерелий. Так неужели вы думаете, что она их отдаст?

— Вот поэтому я и вышел на вас. Когда я ее отыщу, вы сможете ее убедить.

— Но она погибнет без этих ожерелий.

— Я верю в вас.

Джек пристально посмотрел на него:

— Да вы действительно ненормальный! Мы с вами не договоримся. — Он резко поднялся и выложил на стол двадцати долларовую бумажку.

Вейер залез в свой нагрудный карман и достал визитную карточку.

— Вот мой телефон. Пожалуйста, возьмите. И позвоните, когда передумаете.

Джек неохотно убрал карточку в карман:

— Не когда передумаю, а если передумаю.

— А если Центральный парк уменьшится в размерах, вы передумаете?

— Конечно. — Такое обещание, казалось, ни к чему не обязывало. — Если Центральный парк уменьшится в размерах, я вам поставлю выпивку.

— Отлично, — улыбнулся Вейер. — Я подожду.

На этом и порешили, и Джек оставил его допивать свою «Храбрость». Очень милый старикан, но, видно, шарики в голове уже не так хорошо крутятся.

По дороге домой он думал о Калабати: где она, что делает? Как выглядит сейчас?

Мауи — высокогорный поселок

Ветер утих.

Калабати отложила книгу и поднялась с кресла. Не поняв сначала, что произошло, она взяла чашку с кофе, вышла из ланаи и несколько мгновений стояла, прислушиваясь. Что-то не так. Слишком тихо. За годы, проведенные в Мауи, она не помнила такой тишины. Соседей у нее не было, чтобы хоть с кем-нибудь перекинуться словом. Вообще никого не было, даже в пределах слышимости бычьего рева. Морской прибой она не слышала — слишком далеко находился океан, но даже когда умолкали птицы и насекомые, тишину нарушал Мауийский бриз, порождение неутомимых пассатов, дующих с северо-востока, — заунывный шепот, меняющий тембр, непрерывный, бесконечный, неумолимый.

И вдруг шум исчез. Глиняные погремушки безжизненно повисли по углам раскрытой ланаи. Воздух стал неподвижными словно решил отдохнуть. Перевести дух.

Что же случилось? Сначала пришла весть о запоздалом рассвете, а теперь еще и это…

Калабати скользнула взглядом вниз по склону Халеакала. Там, в лучах послеобеденного солнца, лежала долина. Плавно изогнутая, почти правильной формы перемычка между двумя нагромождениями застывшей вулканической лавы отделяла остров от Мауи. Долина представляла собой узкую полоску земли, на которой, как на шахматной доске, чередовались квадраты бледно-зеленого сахарного тростника, более сочная зелень ананасов, ярко-коричневые участки свежевспаханной земли с недавно выжженными побегами сахарного тростника. Она всегда проводила здесь, на ланаи, часть дня, любуясь на возвышающиеся позади долины горные вершины западной Мауи, увенчанные облаками, проводила время в ожидании неизменной радуги или разглядывала тени, отбрасываемые облаками на долину, распростертую четырьмя тысячами футов ниже. Но сейчас тени облаков не ползли по долине. Порывы ветра, гнавшие по небу облака, стихли. И облака, и их тени приостановили свой ход, словно застыли в ожидании.