Олег Небогатов - Время мёртвых

- Ой, какая очередь большая. А можьно я без очереди пройду? – Гриша посмотрел на нее веселыми глазами.

- Конечно же ... очередь займите, и пройдете, как подойдет ...

- Ну, можьно я без очереди пройду, - продолжала жалобно клянчить цыганка.

- Ну, конечно же! – ничуть не смутившись, вновь повторил Гриша, - Очередь займите и, как ваша подойдет, пройдете.

Егор поздоровался с Гришей за руку, цыганка нехотя, ворча что-то под нос на родном языке, отошла в конец очереди.

- Как дела?

- Да, как видишь. С утра народу набежало, дак еще всякого разного,- с улыбкой ответил Вишневский, - Мало, что у магазина трутся, проходу не дают, так и здесь еще канючить пытаются. Хорошо, хоть, без ребенка пришла, я б совсем тогда чеканулся.

Сам по себе, Гриша был здоровенным мужиком лет сорока, с огненно рыжими волосами и ухоженными густыми усами. Не смотря на то, что в прошлом Вишневский служил наемником в рядах российской армии, воевал во множестве горячих точек и повидал такое, от чего у любого человека крышу бы снесло – он всегда выглядел веселым и добродушным мужичком с румяными щеками и добрыми голубыми глазами. Добродушный вид Вишневского не раз приводил к разного рода неприятностям. Когда преступники решали, что с Гришей можно разобраться на понтах и голом базаре, напугать его, например, или права качать начинали, добродушие у бывшего наемника исчезало мгновенно. Он превращался в боевую машину, и преступным элементам приходилось очень туго. Многих он прописывал в больницу на долгие месяцы.

- А что тебя над очередью следить заставили? Дежурный же дядя Коля сегодня?

- Так он и есть. Отошел ненадолго, а я синяка привез. Вон он за перегородкой лежит. Буйный был очень, сейчас его ребята оформят, и я дальше по делам поеду.

Егор направился к перегородке, и нос к носу столкнулся с лицом кавказской национальности, лет тридцати. Наглое выражение лица, руки в карманах, старается держаться по-хозяйски. Сзади к нему подошел Миша Сторожев – коренастый лысый мужичок из убойного отдела. Он был похож на известного актера Голливуда, знал это и старался приблизить схожесть по максимуму. Скажем, когда Дуейн Джонсон появился в новом «Форсаже» с усами и бородкой – Сторожев тут же отпустил такие же. Миша схватил кавказца за шиворот куртки из тонкой коричневой кожи и рывком забросил куда-то за перегородку. Тот попытался подняться, крича что-то на родном языке, на что Сторожев ответил увесистым пинком. Больше кавказец не проявил желания выступать. «Видимо, сильно напортачил. Миша просто так не звереет, даже с кавказцами», подумал Егор.

- Что натворил? – спросил он Мишу, здороваясь за руку и кивая в сторону кавказца.

- К девочке в общежитии приставал, чутли не в рабство ее запрячь пытался. Хотел, чтоб мусульманство приняла и ублажала его всячески. Хорошо, что она с дочкой моей в группе вместе учится. Я этого козла по тихому у общаги выцепил, в машину загрузил, теперь учить обращению с девушками буду.

- А оформишь как?

- Да, какая разница, Алексеич? – отмахнулся он, - Попытка изнасилования есть, а от попытки до преступления полшага. Засажу, скотину. В тюрьме сам бабой будет. Ну, а пока ... поучу Артурчика уму разуму, - последнюю фразу он специально сказал громко, чтобы Артурчик, сидящий сейчас в углу и держащийся за живот, все слышал. Наглость в глазах кавказца угасала, на смену ей приходил страх.

- Так и надо. Совсем оборзели, скоты.

На полу за перегородкой сейчас лежали двое – Артурчик и, какой-то старый седой бомж. Тот, которого Гриша притащил. Рация на поясе Вишневского зашипела, чей-то голос сквозь шипение произнес, «Гриш, заводи ...». Гриша обошел Егора и направился к лежащему на полу бомжу. Не скрывая брезгливости, грубо схватил его за плечи изодранной куртки и развернул, приговаривая «Вставай, давай! Просыпайся!». Бомж резко открыл глаза, вцепился почерневшими от грязи пальцами в форменную кожанку Вишневского и затараторил:

- Хек, оракул, блин, - усмехнулся Гриша, ловко вырвавшись из цепких лап старика, при этом, чуть не переломав тому кисти, - Подъем! Сейчас скорую вызывать будем.

Старик, тяжело дыша, поднялся на ноги и поплелся за Вишневским вдоль по коридору. Проходя мимо Егора, он посмотрел ему в глаза и прошептал чуть слышно – «И мертвые пойдут по земле». При этом губы его не шевелились, а слова ножом врезались, казалось, в самую душу Егора.