Александр Шабалтас - Во власти Зверя

- Извините меня, Василий Иванович, но дело в том, что сейчас нет душевно здоровых людей - произнес отец Алексий, и ужаснулся своим словам: мысль, высказанная вслух, почти всегда становится реальностью. Только сейчас он понял, что его так взволновало сегодня.

- Позвольте, отец Алексий, но чем же тогда люди, которых мы считаем здоровыми душевно, отличаются от больных – в голосе Ильина послышались нотки раздражения.

- Все люди, как я уже сказал, душевно больны, только ваши больные живут в своем мире: живут образами и чувствами, и не желают покидать придуманный ими мир. Они более счастливы, чем мы с вами. Мы живем в реальном, более страшном мире, который создали сами. Нам жутко, и очень неуютно в нем. Каждый день мы страшимся будущего дня. Почему мы боимся? Да потому, что каждый день своими мыслями и поступками мы делаем мир еще хуже, еще страшнее. Все, что мы не попросим, нам дается, но все, что нам дается, мы употребляем себе же во зло. Так мы предаем Бога.

- Но откуда, же мы можем знать: что есть добро, а что зло? Ведь понятия эти относительны. То, что для одних есть зло, для других – благо.

- Скажите, вы когда-нибудь подходили близко к пропасти? Чем ближе вы к ней подходите, тем сильнее она вас притягивает. Вот так и грехи наши, один грех притягивает другой. К концу жизни мы обрастаем ими, как гнилой продукт плесенью. Вы задали очень трудный вопрос, и чтобы на него ответить потребуется не один день, и не одна ночь. Сегодня я устал, и если вы не возражаете, мы поговорим на эту тему завтра. Если хотите, вы можете у меня переночевать; время позднее, а вы наверняка устали, - священник с сочувствием посмотрел на гостя.

Ильин сидел, потупив глаза. Что-то жалкое было во всем его облике.

- Мне некуда идти, - еле слышно проговорил он, еще ниже склонив голову. Извините меня, но я обманул вас. Я не врач. Меня действительно зовут Василий Иванович Ильин, все остальное мною придумано.

- Что с вами? Вы не здоровы?

- Недавно я похоронил жену, она долго болела, и после операции умерла. Квартиру пришлось продать, для лечения нужны были деньги. Работу я потерял год назад, в наше время многие теряют работу. Мне пятьдесят лет, и я никому не нужен. К сожалению, детей у нас нет. Я остался один, без семьи, без работы, без дома. Я унижен, уничтожен, растоптан, и, вы правы, я болен.

Василий Иванович сидел, закрыв лицо руками. Рыдания с хрипом вырывались из его широкой груди. Этот взрослый, крупный человек сейчас казался священнику слабым, обиженным ребенком, но чтобы его успокоить, нужно было что-то большее, чем слова утешения.

- Вы сейчас очень расстроены, Василий Иванович, - тихо проговорил отец Алексий. - Пойдемте со мной.

Гость покорно встал, пряча заплаканное лицо, и пошел за отцом Алексием. Они вошли в маленькую комнату, в которой кроме кровати и письменного стола ничего не было. В углу над кроватью висела старинная икона Девы Марии с младенцем. Горела лампада.

- Василий Иванович, постарайтесь заснуть. Я знаю, сейчас вас утешить почти невозможно. Но, я также знаю, что Утешитель, которого нам послал Христос, находится в каждом из нас, - сказал священник. - Сейчас вам больно и нестерпимо страшно. Вам нужно убежище, и я предлагаю его вам. Вам нужен душевный покой, со временем и он у вас будет. Бог не оставит вас, только позовите его, найдите его в своем сердце, - сказал отец Алексий и, прочитав молитву, тихо удалился».

«…Почти каждую ночь мне снится один и тот же сон: я – огромный снежный ком, качусь с высокой снежной горы, вбирая в себя все больше и больше снега. Но у подножия горы торчит коряга, и каждую ночь я разбиваюсь об нее.

Вот уже несколько месяцев меня, Николая Егорова, следователя, отца семейства не покидает дикое желание умереть. Жизнь моя зашла в тупик. Потерялся главный источник жизни – ее смысл. Сначала я думал, что эта хандра пройдет. Даже пытался пить, но за весельем наступало похмелье, а затем пустота…»

- Милый, что ты читаешь?

Иван оторвался от дневника, и взглянул на жену. Маша смотрела на него большими ясными глазами, в которых светилась нежность.

- Звонила Лена, просила к ней зайти. Плохо ей, Иван. Тоска по Коле. Может, пригласим ее с девочками к нам? Пусть поживет с нами, пока ей не станет легче.

Прошло уже три недели после той страшной ночи, а боль все не отпускала ни Лену, ни Ивана, ни Марию. Маша относилась к Ивану особенно бережно в последнее время, она страшно боялась за него, хотя тщательно это скрывала.