Дэвид Кейс - Таящийся ужас 2

Сосулька повернулась в мозгу.

— Где же она? Где она?

— Где же ей еще быть? На помойке, конечно. И больше вы ее сюда не принесете. Разодели ее, как шлюху, да еще держали в моей комнате. Одно слово — шлюха! Ну ничего, я ее хорошенько пообтрепала. Тоже мне — Пегги-Энн!

Но Добби уже не слышал ее — он кубарем скатился по лестнице, с треском распахнул входную дверь в дом и бросился вперед — взгляд его ни разу даже не опустился на землю.

Он увидел ее еще издали, даже не успев добежать до мусорного бака. Все ее лицо было разбито, и она, как палка, стояла внутри, подпирая головой крышку. Улыбка… разбито… крышка… Он остановился перед ней, а сосулька в мозгу продолжала свое дело.

Прикоснувшись к ее разбитым губам, он пробормотал:

— Пегги-Энн.

Он еще раз прикоснулся и постарался сделать так, чтобы она улыбнулась.

Губы стали крошиться.

— Пегги-Энн, — снова позвал он, чувствуя, как ладонь наполняется какими-то крошками.

Он даже не догадывался, что хозяйка стоит у него за спиной, пока женщина не заговорила:

— На помойке ей и место, одно слово. Я ее хорошенько молотком исколотила, чтобы уж наверняка.

Добби издал протяжный крик и изо всех сил обрушил свой кулак на лицо живой женщины. Он продолжал кричать и бить ее, кричать и бить, покуда она не потеряла сознание. Или вообще не умерла.

А потом, чуть позже, но еще до того как собрать все, что осталось от Пегги-Энн, и потащиться куда-то через двор, не поднимая глаз от земли, он наклонился и попытался — но безуспешно — пальцами сложить губы квартирной хозяйки, заставить ее улыбнуться ему и Пегги-Энн. Ему показалось, что это надо было сделать.

Но теперь и женщина тоже не улыбалась, хотя, чуть подумав, он решил, что это правильно.

Худые, длинные, белые пальцы Сэмюеля Пила аккуратно вложили блестящий бронзовый шуруп в маленькое отверстие. Чуть удерживая его левой рукой за шляпку, он принялся энергично вращать отвертку, издавая при каждом повороте резкое хрипловатое покряхтывание. Затем он выпрямился и принялся разглядывать собственное творение. Большая бронзовая ручка располагалась точно на том месте, где ей и полагалось быть, и стала дополнительным украшением на безукоризненно отполированной стенке деревянного гроба. Затем он просунул тонкие пальцы внутрь рукоятки, энергично покачал ее, но она даже не шелохнулась, прочно схваченная шурупами. Он снова крякнул — на сей раз с видимым удовлетворением. Это была последняя ручка, и теперь ему оставалось лишь прикрепить к крышке гроба маленькую бронзовую табличку, после чего работу можно было считать завершенной. Пальцы нащупали лежавшую на верстаке тонкую пластинку, поднесли ее к глазам.

Джон Вильям Эдмундс

1786–1839

Каждая буква и цифра были отчетливо видны и ясно читались. «Да, — подумал он, — неплохую работу я проделал. Жаль только, что они не захотели добавить еще что-нибудь, например „Скончался в возрасте 53 лет“ или „Доктор медицины“, — тогда и заплатили бы побольше». Его мысли прервал неожиданный стук киянки по рукоятке стамески. Он обернулся и увидел своего напарника, работавшего за засыпанным стружками верстаком.

Томас Картер производил впечатление настоящего гиганта и вообще больше походил на кузнеца, чем на плотника. Сейчас его громоздкая фигура склонилась над крышкой гроба. Чуть поигрывали мышцы на крупных, даже толстых руках — он тоже наносил последние штрихи. Томас был отменным гробовщиком, но этот удался ему особо. А дело все заключалось в том, что гроб предназначался для покойного доктора Эдмундса — того самого человека, который в течение долгих и ужасных шести лет пользовал его больную мать, пока она медленно угасала у них на глазах. Для того самого доктора Эдмундса, который столько раз возился с его, Томаса, бесчисленными порезами, ссадинами и ушибами — то стамеска соскользнет, то молоток соскочит… И сейчас Томас в единственной доступной ему форме выражал доктору Эдмундсу всю свою благодарность и восхищение: делал для него гроб, в котором тому предстоит пролежать до тех пор, пока в Судный день Господь не призовет его к себе.

Сэмюель повернулся снова к своей пластинке, чтобы прикрутить ее к крышке гроба, когда дверь мастерской широко распахнулась и на пороге показался их хозяин — мистер Клайв Торнвуд.

— Что, не готово еще? — заметался по помещению его высокий пронзительный голос. — Напоминаю, что похороны завтра, а не через месяц.