Сет Грэм-Смит - Президент Линкольн - охотник на вампиров

— Причина, — объяснил Генри, — в том, что по натуре мы одиночки.

Действительно, вампиры редко склонны к общению, и почти никогда — к общению с себе подобными. Легкая добыча — большая редкость, что порождает жестокую конкуренцию, а бродячий образ жизни не способствует созданию долгосрочных связей. Иногда вампирам случается охотиться парами или в стае, но подобные альянсы, чаще всего временные, порождает отчаяние.

— Что до нашего предка, — продолжал Генри, — боюсь, эта тайна навеки покрыта тьмой. Кто-то верит, что нас породил злой дух или демон, путешествовавший от одной несчастной души к другой. Проклятие передавалось через кровь. Другие говорят, что наш прародитель — сам дьявол. А иные, и я в их числе, полагают, что никакого «проклятия» не было, просто вампир и человек — разные существа. Два отдельных биологических вида сосуществовали с тех пор, как Адама и Еву изгнали из рая. Одна раса одарена невероятными способностями и долголетием, другая, более хрупкая и наделенная быстротечной жизнью, гораздо более многочисленна. С уверенностью можно сказать только то, что точного ответа не отыскать.

Зато в вопросах вампирского существования Генри представлял собой кладезь знаний. Он умел объяснять особенности своего положения таким образом, что мне, в столь юном возрасте, все становилось понятно. У него был талант: благодаря ему человек мог познать бессмертие.

— Люди ограничены временем, — объяснял он. — Их жизни положен предел. Отсюда честолюбие. Приходится выбирать наиболее важное, изо всех сил держаться за то, что дорого. В человеческой жизни есть времена года, обряды инициации, последствия. И в итоге конец. Но что такое жизнь без привкуса безотлагательности? Что случится с честолюбием? А с любовью?

Первые сотни лет небезынтересны, это верно. Мир неустанно потворствует нашим капризам. Мы совершенствуем умение добывать пищу, учимся расставлять сети и как следует наслаждаться добычей. Путешествуем по всему миру, созерцаем при лунном свете чудеса цивилизации; приумножаем скромное состояние, забирая ценности у бесчисленных жертв. Мы исполняем любые мыслимые прихоти плоти. О да, это захватывает.

По прошествии победоносного столетия наши тела переполняются опытом — но разум все еще голодает. К этому моменту большинство из нас успевает выработать устойчивость к пагубному воздействию солнечного света. Мир живых попадает в пределы досягаемости — и мы свободны испытать все, что было скрыто тьмой на протяжении первого века. Мы идем в библиотеки, штудируем классиков; собственными глазами наблюдаем выдающиеся произведения искусства. Занимаемся музыкой, живописью, пишем стихи. Возвращаемся в излюбленные города, чтобы по-новому насладиться ими. Состояния разрастаются. Сила крепнет.

К третьему столетию очарование вечности блекнет. Исполнены все мыслимые желания. Упоение власти над чужой жизнью многократно испытано. Все сокровища мира к нашим услугам, но мы не находим в них утешения. Именно в это столетие, Авраам, большинство из нас кончает жизнь самоубийством: кто-то морит себя голодом, кто-то пронзает сердце колом, кто-то умудряется отрубить себе голову, а кто-то — в самых безнадежных случаях — сжигает себя заживо. Лишь сильнейшие, те, у кого несгибаемая воля и неизменная цель, живут четыре, пять веков или даже дольше.

Я не мог понять, с чего существу, которое свободно от неизбежной смерти, самому ее выбирать, — и сказал об этом Генри.

«Без смерти, — ответил он, — жизнь лишена смысла. Это история, которую никто не расскажет, песня, которую не споют, ибо как же ее закончить?»

Вскоре Эйб достаточно окреп, чтобы сидеть в постели, а Генри начал доверять ему настолько, что снял путы. Не получив ответов на общие вопросы про вампиров, Авраам обратился к бездонному колодцу частностей. Он спрашивал про солнечный свет:

— Новообращенный вампир, попав под самый слабый солнечный луч, обжигается до волдырей и заболевает. Что-то вроде теплового удара, как у обычного человека, перегревшегося на солнцепеке. Со временем у нас вырабатывается устойчивость, и мы свободно ходим днем — хотя, конечно, держимся подальше от яркого света. Однако наши глаза приспособиться не в состоянии.

Про чеснок:

— Боюсь, это только поможет почуять тебя на расстоянии.

Про ночевки в гробах:

— За других не скажу, но мне и в постели неплохо.

Когда Эйб дошел до вопроса о том, каким образом человек превращается в вампира, Генри замялся.