Составитель Сергей Чекмаев - Зомби в СССР. Контрольный выстрел в голову

Врываюсь в дежурку, судорожно цепляюсь руками за край разделительного барьера.

– Э, ты чего? – удивленно смотрит на меня капитан Пархоменко. – Сержант?!

– Кобяков убит… – задыхаясь от быстрого бега, хриплю я. – Старуха тоже. Там такое… Т–рищ капитан… Их много!!

– Кого – «их»? – Побледнев, Пархменко торопливо проверяет наличие пистолета в кобуре и выходит из дежурки. – Да говори толком!

– Из подпола полезли! Уголовники, беглые… Много… – Я все никак не могу нормально вдохнуть, меня колотит. – Руки… Голову… оторвали!

– Пьяный, что ли?! – рявкает капитан и подскакивает ко мне. – А ну дыхни!

– Да трезвый я! Трезвый!

– Тогда чего плетешь тут, как…

Договорить он не успевает – неожиданно в дежурке гаснет свет. Гаснет он и в коридоре. И лампочки на пульте связи темнеют.

– Эт–то что за хрень? – неизвестно у кого спрашивает Пархоменко, перегнувшись через барьер, снимает трубку телефона и прикладывает ее к уху.

– Странно. Молчит.

Он пытается связаться с кем–то по рации, но в эфире только треск помех.

– Та–ак, – зловеще тянет капитан, сузив глаза. – Значит, сержант! Слушай мой приказ: вот тебе ключи от оружейки, она на втором этаже, найдешь, не маленький. Твоя задача – вооружиться и держать оборону до последнего. Понял? Не ссы, если это беглые уголовники – хотя откуда им тут взяться? – оружия у них наверняка нет, и ты легко отобьешься. Я – на разведку и за подмогой. Все понял?

– Так точно, – при слове «оружейка» я вдруг как–то мгновенно успокаиваюсь.

– Выполняй!

4

Сошки РПК сдирают краску с досок пола. Шаги на лестнице все громче. Слюна становится вязкой, и я с трудом сглатываю ее. Вот и все, мамочка, вот и все…

Нет, так не годится. Нужно успокоиться. Нужно вытереть эти чертовы мокрые ладони, перестать дышать открытым ртом, как рыба, и сосредоточиться на главном.

А что главное? Выжить? Победить? Нет. Это все из области мечтаний. Я видел, что сделали умруны с участковым Кобякиным. Какое уж тут «выжить»… Главное для меня в данный момент – РПК. Ручной пулемет Калашникова. Моя единственная надежда. Мой компас земной. Компас калибром 7,62 миллиметра. Он похож на обычный АКМ, только приклад поздоровее, ствол подлиннее и снабжен сошками. Ну, и рожок тоже больше, чем у «калаша» – на сорок патронов.

К оружейке ведет коридор в полтора десятка шагов. На такой дистанции обычные калашниковские пули со стальным сердечником изрубят в мелкий винегрет все, что попадется им на пути. Говорят, даже железнодорожные рельсы не могут устоять. Это хорошо. Это просто замечательно. У меня два снаряженных рожка. Если умрунов будет немного, шанс есть. Моя первостепенная задача – не торопиться. Не тратить патроны попусту.

Шаги все отчетливее. К топанью ног примешиваются какие–то шорохи, позвякивания, приглушенные голоса. Интересно, а умруны могут говорить? Не просто издавать звуки, не стонать, не выть, не мычать, как они мычали в квартире на Советской улице, терзая труп несчастного Кобякина, а именно говорить, общаться? Если могут – то о чем? О качестве земли в могиле? О запахах гробовых досок? О глазете и венках?

Господи, какая хрень лезет в голову! Все, спокойно, сержант! Соберись. До твоего последнего боя осталось всего несколько секунд.

Чтобы приободриться, тихонечко запеваю:

– «Последний бой, он трудный самый…»

Морщусь – песня звучит фальшиво, как призывы диктора на демонстрации. «Да здравствуют советские профсоюзы! Ура, товарищи!» Ни хрена не ура. К тому же у меня нет слуха и я не попадаю в ноты. До–ре–ми–фа–со–ля–си – господи, спаси!

На лестничной площадке второго этажа появляется темный силуэт первого умруна. Машинально передергиваю затвор. Из пулемета вылетает патрон и с костяным стуком скачет по доскам. Это все тоже от нервов. Я уже подготовил оружие к стрельбе. Подготовил – и забыл. Точнее, не забыл, а отвлекся на всякие глупые мысли о песнях и демонстрациях.

Умрун, размахивая руками, поднимается все выше и выше. За его спиной появляется второй. Пора! Пора, иначе эти твари могут начать бросать камни. Сила у них чудовищная, в этом я уже убедился. Мне вполне хватит половинки кирпича в висок.

Стискиваю зубы – и жму на спусковой крючок РПК. Коридор заполняет упругий грохот, сизые струи порохового дыма бьют в стены. Звон гильз слышится мне волшебной музыкой, но еще милее цокот пуль о метлахскую плитку лестничной площадки.

Умруны оказываются весьма проворны. Едва я начинаю стрелять, как они падают на ступени и отползают. Надо же, а на первый взгляд эти гады кажутся неповоротливыми, точно водолазы в полном снаряжении, вынужденные передвигаться по суше.