Ганс Эверс: Пражский студент

Между тем седобородый господин протянул руки к девушке. Балдуин увидел его живые, умные глаза, радостно лучившиеся под густыми бровями, и сразу узнал старика: это был граф фон Шварценберг, один из богатейших магнатов Империи.

— О, господин студиозус, это могло худо кончиться! Слава Богу! — заговорил старый граф, бережно принимая девушку и целуя ее.

— Вы спасли мое дитя! Только ваше мужество помогло сохранить ей жизнь! Чем мне отблагодарить вас за благородный поступок?

— О, мне ничего не нужно, господин граф! — воскликнул Балдуин, лишь теперь неохотно выпуская из рук талию девушки. — Помочь даме — мой долг!

Спасенная уже улыбалась — растерянно и радостно. Студент с торопливым и почтительным поклоном взглянул ей в глаза и назвал свое имя.

— О, я очень рад, господин студиозус! Я уже слыхал о вас разные героические истории! — улыбаясь, воскликнул граф Шварценберг. — Пражская молодежь часто толкует о вас. Дама, которую вы так по-рыцарски спасли, — моя дочь Маргит!

— Спасибо вам! — покраснев, прошептала юная графиня и протянула Балдуину руку, которую он нежно поцеловал. Лишь после этого он заметил рядом прежнего спутника графини. Тот с холодной вежливостью поклонился студенту, немного приподняв шляпу. Жесткий взгляд его голубых глаз не отрывался от лица Балдуина, даже когда он обращался к другим присутствующим.

— Любезная кузина, надеюсь, не ранена? — спросил он девушку.

— Нет, хотя вполне могла бы быть... — едва проронила она в ответ и тут же вновь обратилась к студенту, — позвольте вам представить: барон фон Вальдис-Шварценберг, мой кузен и нареченный... Господин студиозус...

— Меня зовут Балдуин, — повторил студент.

И мужчины еще раз обменялись учтивыми поклонами. Гладкое, холеное лицо барона с его бесстрастным выражением таило в себе нечто неприятное...

— До свидания, господин Балдуин, — сказал старый граф, — буду очень рад, если вы сможете в ближайшее время посетить мою дочь и меня. Не забывайте нас!

Сердце Балдуина от радости готово было вырваться из груди...

Все вскочили на коней, и кавалькада быстро скрылась из глаз. Только графиня задержалась еще на мгновение и с глубоко взволнованным видом ловко бросила в руки молодому человеку какую-то вещицу.

— Вам — на память! Не забывайте эту минуту... — шепнула она и ускакала прежде, чем студент успел что-либо ответить. И долго стоял он зачарованный. В руке его блестел золотой портретный медальон на тонкой цепочке.

Балдуин жил в небольшой комнате на верхнем этаже старого дома на древней извилистой улочке Малой Страны. Узкий сноп солнечных лучей проникал на тесную лестничную клетку, где под оштукатуренным подоконником, свернувшись клубочком, тихо мурлыкала белая кошечка.

Дом был наполнен запахами пекарни, что находилась в полуподвале и зеленной лавочки, хозяин которой разложил капустные кочаны на прилавке под навесом. Балдуин задумчиво поднялся по истертым ступенькам наверх, отворил дверь своей комнаты, убожество которой сегодня ощущалось им горше и безнадежнее, чем когда-либо...

Сквозь стекла низкого, но довольно широкого оконца он видел угловатые крыши и закопченные трубы каминов. На изодранной софе, служившей ему постелью, валялось смятое спальное белье, едва прикрытое грязным покрывалом. Овальные силуэтные рисунки, портреты его друзей, несколько шпаг и сабель, корпорантские цветные шапочки и пистолеты — все украшение комнаты... На стене против окна — узкое старомодное трюмо, почти достигающее пола. На ореховом столике посреди комнаты — стопка учебников и монографий, переплетенных в свиную кожу. Да еще тетради конспектов, полученные от старших товарищей по университету. Письменный прибор с высохшей чернильницей и песочницей, кажется, давно не использовался по назначению. Потертый глобус, стоявший на деревянной подставке на неуклюжем дешевом комоде был, пожалуй, единственный свидетельствовал о научных интересах хозяина этого жалкого жилища, — да еще, может быть, пожелтелый человеческий череп, купленный за бесценок у анатома. Его пристроили на источенном червями платяном шкафчике в углу комнаты, около окна.

Балдуин подошел к трюмо, посмотрел на себя. «Да, высоко же я собрался прыгнуть!» — горько усмехнулся он, оценив свою старую куртку, пригодную разве что для пивной...

Он умылся, причесался, почистил, как только мог, свою непритязательную студенческую одежду и сапоги. Надо было вновь увидеть прелестную юную графиню, которая уже несколько дней и ночей заполняла его мысли и сновидения. Приглашением благодушного старого графа следовало непременно воспользоваться, причем сейчас же, — ведь прошло уже три дня.