Ричард Мэтьюсон - Вкус ужаса - Коллекция страха. Книга I

Я было подумал, что у нее не осталось воспоминаний о произошедшем. Возможно, некромант погрузил ее в некое подобие транса, думал я, от которого она теперь очнулась.

Я начал объяснять:

— Уолтер…

— Да, я знаю, — сказала она и улыбнулась мне улыбкой теплой, как майское утро. — Он мертв. Но он всегда был добр ко мне. Старики становятся лучшими мужьями. Если, конечно, не хочешь детей.

Я, должно быть, выразительно взглянул на ее младенца, поскольку Элиза добавила:

— Это не его ребенок.

Она отняла младенца от груди и развернула ко мне. И я увидел… Это было идеальное сочетание жизни и смерти. Лицо младенца было розовым, ручки и ножки — пухлыми от материнского молока. Но глазницы его зияли провалами, рот был широким, зубастым, и вовсе недетские зубы он скалил в могильном оскале.

Мертвецы, похоже, дарили ей не только удовольствие.

Я уронил книги, уронил отцовский подарок. Попятился, спотыкаясь, на солнечный двор и побежал. Господи, как я бежал! Я был испуган до глубины души. Я бежал, пока не достиг дороги. И хотя у меня не было ни малейшего желания снова проходить мимо кладбища, выбора не было, другого пути я не знал, а заблудиться не хотел. Я хотел домой. Я хотел добраться до церкви, алтаря, чистоты, молитв.

Дорога была пустынной во всех смыслах, люди редко ходили по ней, а если и ходили, то решили оставить тело некроманта на месте. Вороны и лисы трудились над его лицом, руками и ногами. Я пробрался мимо, не потревожив их.

Хэкель снова замолчал. На этот раз он громко и глубоко вздохнул.

— Вот почему, джентльмены, я советую вам быть осторожнее с суждениями о Монтескино.

Он встал и подошел к двери. У всех у нас, конечно же, были вопросы, но в тот раз никто не стал говорить. Мы отпустили его. Что касается меня, я был даже рад его уходу. С меня хватило ужасов этой ночи.

Думайте, что хотите. Я до нынешнего дня не знаю, верю ли я его истории или нет (хотя не вижу ни малейших причин, по которым Хэкель мог бы придумать такое). Он знал, что после той ночи все будут относиться к нему иначе, держаться на расстоянии вытянутой руки. Дело в том, что история его преследовала меня, наверное, потому, что я так и не решил, верю я ей или нет. Иногда мне казалось, что частично эта история все же изменила мою жизнь. Ей я обязан своей увлеченностью эмпирикой — и моей преданностью методологии Гельмгольтца, — но, возможно, это и не было итогом тех часов, что я провел в компании Хэкеля.

И не думаю, что только я один был впечатлен и зачарован услышанным. Хотя с течением лет я все реже и реже встречался с членами нашей группы, любая встреча раньше или позже заканчивалась тем, что мы вспоминали Хэкеля и непроизвольно понижали голос. Мы не могли даже признаться, что помним его рассказ, слишком тревожила нас тема.

Несколько членов нашей группы тщательно старались прояснить историю, доказать, что она придумана. Помнится, Эйзентрот заявлял, что повторил путь Хэкеля из Виттенберга в Лунебург и не видел по дороге никакого кладбища. Что же до самого Хэкеля, все нападки он встречал с полнейшим равнодушием. Мы ведь спросили его, что он думает о некромантах, он ответил. Больше ему нечего было добавить.

И он был в некоторой мере прав. Он давным-давно рассказал нам жаркой летней ночью историю, а мне все еще снилось то, кем я мог стать.

Но сейчас, сидя у окна, я знаю, что мне уже никогда не собраться с силами, не шагнуть в ночь. Скоро я присоединюсь к Парракеру и остальным в земле, и меня до ужаса пугает мысль о прекрасной обнаженной незнакомке, которая стонет в экстазе в объятиях смерти. Я много лет бежал от истории Хэкеля, я прятал голову в песок здравого смысла и логики. Но в конце концов я понял, что мне не скрыться. Не спрятаться от жуткого подозрения, догадки о том, кто и что движет этим миром.

Писателей нашего любимого жанра можно условно отнести к двум школам. Первая считает, что театр ужаса предназначен для молодежи, которая любит чувственные истории в сумеречной зоне неведомого им ранее опыта. Рано или поздно такие читатели перерастут свое увлечение. Поэтому хоррор первой школы рассчитан лишь на подростков. Вторая же школа стоит на том, что легенды и мифы о сверхъестественном основаны на фольклоре, на разговорах у костра и, в последнее время все чаще, на городских легендах, а сами в итоге несут нам необходимый урок. Но в этом уроке нет упора на четкую мораль, рассказы о мистике и ужасах не имеют ничего общего с «истинной литературой».