Иван Панкеев - Копья летящего тень

Мысль о наследнике Цезаря заставила Марка-Вячеслава Антония-Юрикова открыть глаза. Как это нередко с ним бывало в таких ситуациях, он поначалу не сразу сообразил, где находится.

Потом, придя в себя, насмешливо хмыкнул — мол, надо же, расфантазировался! Еще немного — и 700 миллионов систерций, захваченных после убийства Цезаря, вспомнились бы, и завещание, которое заставило всех плясать перед ним, Марком Антонием…

«Понятно, что Цезарь усыновил своего племянника Октавиана и назначил его наследником, — уже вытираясь, вернулся Юриков к своим размышлениям, — но почему победил не Антоний, вот вопрос. Ведь все же было в руках этого консула, особенно после речи в день похорон, у погребального костра, пожиравшего тело Цезаря — тогда возбужденная толпа готова была выполнить любой его приказ. Значит, он не понял, что именно надо было приказать, значит, не хватило воли. И пришлось согласиться на триумвират — что еще оставалось делать после того, как Октавиан победил его при Мутине?»

Превратив большое вафельное полотенце с розовой каймой в тогу, Юриков пошел на кухню за любимым джином с тоником. Одной банки показалось мало, он достал из холодильника следующую — благо, друзья не забывали и время от времени пополняли запасы.

Переливая пузырящуюся жидкость в длинный стакан, решил добавить туда и водки — чтобы поскорее уснуть. Уже допивая, вдруг почувствовал, что хочется чего-то необычного. Это странное, сильное, не желавшее формулироваться желание влекло его в комнату. Юриков не стал сопротивляться, даже наоборот — пошел, как в полусне, боясь потерять призрачную нить.

Идя, он словно настраивался на какую-то волну, какое-то излучение, не пытаясь понять, что же это может быть. Главным для него было — не потерять, не упустить. Так бывает, когда в подсознании вертятся мелодия, строка, имя, и страдаешь, пока они не оформятся, не прозвучат.

Войдя в комнату, он остановился, медленно повернул голову к дивану, к окну, к столу, к телевизору… Все не то, не то. Не оттуда идет этот необычный зов. Стеллаж. Книги. Нет, не книги. Но что-то там, на стеллаже.

Юриков-сомнамбула направился к деревянным полкам, остановился, медленно провел ладонью сверху вниз. Странно, зачем ему сейчас этот небольшой серый камень, привезенный в подарок из Антиохии? Что ему, Юрикову, в этом камне? Он едва чувствуется на ладони — граммов пятьдесят, не больше. Но ведь зачем-то же он позвал!

Юриков знал, что для него любая вещь — это материализованные воспоминания. Вот и этот камень — память о Татьяне, о ее возвращении из той поездки, о незабываемой неделе, которую они провели, почти не выходя из квартиры, наслаждаясь обострившимися за время разлуки чувствами.

Но не это, не это сейчас было главным. Более того, впервые за несколько лет, держа эту вещицу в руке, Юриков даже не вспомнил о Татьяне, хотя всегда камешек ассоциировался только с нею — даже при случайном взгляде на него.

— Я дарю тебе Сирию и Кипр, — вдруг не раздался, а как-то почувствовался голос, словно он рождался в самом Юрикове, как рождается мысль.

— Ты призвал меня сюда, в Антиохию, чтобы сообщить об этом? — появился рядом с мужским баритоном женский грудной голос.

— Нет, царица, не только за этим. Даря, я хочу видеть ту, которой царю. Помнишь, как четыре года назад ты сама, по доброй воле, приехала ко мне в Тарс, чтобы оправдаться?

— Повелитель не всегда приказывает. Но кто подвластен, тот сам приказывает себе повиноваться. Ты явился как бог, власть твоя безгранична — можешь казнить, можешь миловать. Но та зима, проведенная с тобою, была приказом судьбы.

— Не знаю, кто теперь кому подвластен. Мне сорок шесть лет, тебе — тридцать три, но я не чувствую разницы. Ты вернула мне юность. Но ту, первую, я прожил дурно, и потому благодарен тебе, что эту провожу с тобой.

— А как же Октавия?

— Ты задаешь вопрос, на который знаешь ответ. Октавиан мой союзник так же, как и мой противник. Союз этот зыбок и вот-вот готов прерваться. Мы можем объединиться только против общего противника, но не друг с другом. Поэтому брак с сестрой Октавиана — политический. Ты ведь знаешь, что только благодаря ей удалось продлить договор о триумвирате. Не с нею же я, а с тобой сейчас, перед войной с парфянами.

— Кстати, о парфянах. Не моего женского ума дело давать советы такому прославленному полководцу, как ты, но есть еще и армянский царь Артавасд…

— Он мой союзник в этом походе. Или ты что-то знаешь, мне неведомое? Скажи.