Танит Ли: Сабелла

— Но ведь что-то же их убило?

— Может быть, и нет. Возможно, то, что от них осталось — просто ненужные детали, отброшенные за ненадобностью. А может быть, их убило потрясение, когда с них делали копии. Они оказались по ту сторону зеркального стекла, и отражение ожило. Я бы сказал, что сработал своего рода спусковой механизм на уровне тонкой психики.

Странно было услышать этот «уровень тонкой психики» из уст Джейса. Не было в нем никакой возвышенно-мрачной ауры, никаких духовных терзаний. Это и позволяло ему не терять почву под ногами. И мне — тоже.

— Ты хочешь сказать, это было нечто вроде росянки, веками поджидавшей, когда мимо пролетят две незадачливые мухи, — поправила я.

Он усмехнулся.

— Мы — живы, Сабелла. Даже ты жива. Нельзя тяготиться чувством вины за преступление, если даже не помнишь, как его совершил.

— Значит, мы марсиане? Но почему тогда мы ничего не помним о тех временах, когда здесь повсюду торчали чертовы лилейно-белые колонны и проклятые урны?

— Думаю, это работает как-то иначе. Скорее, с нас просто сняли копии, как с пары оловянных солдатиков.

Но я вспомнила розовых марсианских волков в холмах, их вой и то, как они бежали ко мне и моей добыче. Они, в отличие от меня, помнили, откуда я взялась и кто я такая.

Марсианка. Возрожденная и обновленная древняя марсианка. Я что, уже смеюсь?

— Перестань, — сказал Джейс. — Тебе придется жить с этим. Вампиры умеют воскресать, не так ли?

— Но ты ведь не… — я взяла его за руку.

— Брось, детка. Ты знаешь, для чего я предназначен.

Сама не сознавая того, я отдернула руку и привстала со стула, но Джейс удержал меня и усадил обратно. Меня трясло, как в лихорадке.

— Слишком много совпадений, — недоверчиво сказала я. — Так не бывает. Даже если Касси, наткнувшись в рекламе на имя Сэнда, вспомнила, что уже слышала сплетни о Винсентах в Восточном. Или придется признать, что совпадения не случайны. Новый Марс заставил своих выживших аборигенов встретиться вновь.

— Если бы мой ублюдочный папаша остался в Восточном, может быть, тебе бы не пришлось так уродовать свою жизнь все это время, — мрачно произнес Джейс.

— Прекрати трястись надо мной, — приказала я. — Да, ты подобрал ко мне ключик в постели, но это еще не значит, что у тебя есть право обращаться со мной, как с ребенком.

— А только так мне и придется с тобой обращаться, — усмехнулся Джейс. — По крайней мере, на первых порах. И, черт возьми, ты отлично знаешь, почему.

— Нет, — сказала я уже в который раз.

Он встал и залпом допил свое золотое пиво. Когда он глотал, по его золотому горлу шли волны. Я не могла оторвать взгляда, потому что видела все до мельчайших подробностей. Потом Джейс повел меня прочь из бара.

— Ради Христа, Белла, я же не боюсь тебя, — сказал он на улице.

— А я боюсь. Боюсь. Ты не понимаешь…

— Я могу отстраниться от тебя в любой момент, — пообещал он. — Для меня это просто, словно свет выключить. Просто скажи себе это, и все.

В скрежещущем лифте меня снова начало бить крупной дрожью. Когда мы вернулись в номер, я уже едва стояла на ногах.

Джейс сел на кровать и усадил меня к себе на колени. Несмотря на все мои вопли о том, что я не ребенок, мне было хорошо и спокойно в его руках. Я вспоминала, как описывал его Сэнд — Джейс-защитник, Джейс-утешитель, каменная стена, за которой всегда можно укрыться. Не знаю, правду ли он говорил тогда — я ведь так и не поняла, что связывало братьев, любовь или ненависть. Или любовь пересилила ненависть. Или ненависть задушила любовь…

Какое-то время спустя Джейс показал мне мой камень, который я оставила, а он подобрал.

— Видишь? — спросил он. — Это задумано для тебя, а не для меня. Непогрешимый прибор. У тебя горючее совсем на исходе.

— Не могу.

Но он мягко пригнул мою голову так, чтобы губы оказались у его горла, плавно откинулся назад и увлек меня за собой.

— Пей, — сказал он. И я стала пить.

Инстинкт. И все же больше, чем один лишь инстинкт. Это было иначе. Не так, как раньше — словно дышать. Нет, тут было нечто большее, но я не могу описать, для этого у меня не хватает слов. Мы не занимались при этом любовью: секс — ловушка для врагов, это все равно что воровать, это глупо. И все же это был акт любви. В первый раз я могла бы убить его из одной неумеренности, выпить его досуха, высосать жизнь — без любви и без нужды. Я могла убить, но он сказал: «Сабелла, хватит» — и я услышала. Я хотела перестать — но, Господи, я не могла остановиться, не могла! И тогда он положил руки мне на плечи — он всегда был сильнее меня и всегда опережал на долю секунды, — оттолкнул меня и удерживал, пока жажда моя не улеглась и блеск в глазах не угас. Тогда он уложил меня рядом с собой, и мы лежали так в тишине и покое, словно после обычной близости.