Фриц Лейбер: Немного мира тьмы

Чувство чего-то присутствующего вокруг нас и над Рим-Хаузом было очень сильным. Теперь Это погружалось и в Рим-Хауз тоже, потому что все слабые ощущения надвинулись на нас, словно неосязаемые снежные хлопья: темный вкус и запах горелого, трепещущая паутина, крики летучих мышей, биение волн и снова легкое падение гравия.

А над всем этим довлело присутствие чего-то, связанного со всем Космосом тончайшими черными волокнами, не мешающими движению и жизни небесных сфер.

Я не думал о Франце. Я не думал о том, что случилось сегодня, хотя время от времени ощущал какое-то беспокойство…

Мы просто неподвижно лежали и смотрели на звезды. Минута за минутой, час за часом. Временами мы, должно быть, засыпали, по крайней мере, я — хотя, вероятно, лучше было бы назвать это впаданием в беспамятство, ибо этот сон не был отдыхом, а пробуждение от него было просто возвращением к темной боли и холоду.

Уже прошло довольно много времени, когда я обнаружил, что вижу часы в дальнем углу комнаты, и подумал, что это оттого, что у них светящийся циферблат. Стрелки показывали три часа. Я нежно повернул голову Вики в направлении часов, и она кивнула, подтверждая, что тоже их видит

Звезды были единственным, что удерживало нас от сумасшествия в мире, который мог рассыпаться в пыль от самого слабого дыхания того, что здесь присутствовало.

Сразу после того, как я заметил часы, со звездами стало что-то происходить.

Вначале их свет приобрел фиолетовый оттенок, который незаметно перешел в голубой, а потом — в зеленый.

Краешком сознания я поинтересовался: какой туман или пыль, находящиеся сейчас в воздухе, могли вызвать эти изменения? Звезды стали тускло-желтыми, затем оранжевыми, после этого темно-багровыми и, наконец, погасли подобно последним искрам над потухшим очагом.

Мне в голову пришла безумная мысль, что все звезды покинули Землю, удаляясь от нее с такой невозможной скоростью, что свет их лучей перешагнул невидимый глазу диапазон.

Казалось, что мы должны были очутиться в полной тьме, но вместо этого обнаружилось, что и мы сами, и все вещи вокруг нас испускают слабое сияние. Я подумал, что это первые признаки рассвета. Кажется, так же думала и Вики. Мы оба посмотрели на часы. Еще не было половины пятого. Мы смотрели на медленно движущийся конец минутной стрелки. Затем я снова перевел взгляд в окно. Оно не было призрачно-бледным, как это бывает на рассвете, оно выглядело — я понял, что Вики тоже смотрит в окно, по тому, как она судорожно сжала мою руку — оно выглядело как абсолютно черный квадрат в рамке белого мерцания.

Я никак не мог объяснить себе это мерцание — оно было похоже на свечение циферблата часов, но не было бледнее и белее. Более того, все вещи и предметы, излучавшие его, напоминали образы, которые возникают перед глазами человека в полной темноте, когда он хочет, чтобы яркие искры, пробегающие по сетчатке глаз, слились с ожидаемыми, узнаваемыми формами; создавалось впечатление, что темнота выплеснулась из наших глаз в комнату и мы видим друг друга и все, что нас окружает, не при помощи света, а благодаря нашему воображению. С каждой секундой возрастало ощущение чуда от того, что мерцание вокруг нас еще не превратилось в пенящийся хаос.

Мы следили, как стрелка часов передвинулась к пяти. Мысль о том, что на улице начало светать, но что-то заслоняет от нас свет утра, встряхнула меня, я почувствовал, что могу двигаться и говорить, хотя ощущение присутствия чего-то нечеловеческого и неживого было таким же сильным, как и прежде.

— Нам нужно постараться вырваться отсюда, — прошептал я.

Пройдя по спальне, как мерцающее привидение, Вики взялась за ручку двери своей комнаты. Я вспомнил, что у нее остался не выключенным свет

Проем двери, которую открыла Вики, не осветился. В ее спальне было совершенно темно.

«Сейчас починю», — подумал я и включил лампу у своей кровати. Моя комната погрузилась в полную темноту. Я даже не видел циферблата часов. Свет стал тьмой. Белое стало черным.

Я выключил свет, и мерцание возникло снова. Я подошел к Вики, стоящей в дверях, и шепнул, чтобы она выключила свет у себя в комнате. Затем я оделся, ощупью находя свои вещи, не доверяя трепещущему призрачному свету, который словно бы находился у меня в мозгу, готовый вот-вот исчезнуть.

Вики вернулась одетой. У нее в руках была сумка, с которой она приехала. Я внутренне восхитился ее самообладанием — она даже не забыла взять вещи, — но сам не сделал попытки собрать свои.