Виктор Степаков - Мистический Петербург

И последнее, о чем предупреждают сведущие люди: в новом тысячелетии Петербург может оказаться одним из центров колдовства в Восточной Европе, что, безусловно, повергнет город в атмосферу леденящего страха и безумие жутких кошмаров.

Участок Обводного канала от Боровского моста до устья реки Волковки в Петербурге издавна считался местом нехорошим, даже проклятым. А началось все зимой 1923 года. Во время прокладки теплотрассы в районе нынешнего автовокзала рабочие глубоко под землей наткнулись на некое каменное сооружение — гранитные плиты, расположенные в виде круга. Поверхность их была испещрена непонятными надписями и знаками, а под центральной плитой обнаружились истлевшие человеческие кости.

Прибывший на место находки археолог Гвоздицкий был потрясен. После беглого осмотра он вынес приговор: находка уникальна, поскольку является прекрасно сохранившимся капищем, или захоронением, относящимся к XI–XII векам и имеющим, скорее всего, скандинавское происхождение.

— Аналогов подобному в мире нет. Я настаиваю на немедленном прекращении всех работ по строительству теплотрассы! — заявил представитель старой исторической школы.

Спутник Гвоздницкого по фамилии Сдобный, демобилизованный с флота братишка, представитель красной профессуры, не разделял категоричности старорежимного археолога.

— Ты тут саботаж не разводи, не позволю. Подумаешь, камни да мослы откопали, тоже мне ценность нашли, мать вашу! — авторитетно заявила новая школа, а чтобы все стало окончательно ясно, лихо сбацала на плите чечетку, развеселив землекопов.

На следующий день в «Красной газете» появилась статья «Даешь теплотрассу!», в которой Гвоздицкому досталось за его «буржуйские штучки» и «непонимание исторического момента». Заканчивалась статья призывом «не обращать внимания на хлам прошлого, а писать историю с 17-го года».

В итоге судьба уникальной находки оказалась печальной. Ломовые извозчики отвезли гранитные плиты в камнерезальную артель «Свободный труд», где из них напилили поребрики для мостовых Лиговского проспекта. Человеческие останки сложили в несколько мешков и вывезли на свалку.

В полдень 12 апреля того же года с Боровского моста в Обводный канал бросилась прачка. Спасти самоубийцу не удалось. С этого момента Боровский, Новокаменный, Предтеченский мосты и железнодорожный виадук близ Волковки стали излюбленным местом городских самоубийц. Не Нева, не Фонтанка, не Мойка, наконец, а медленные, темные воды канала как магнитом притягивали к себе тех, кто решил свести счеты с жизнью. По словам репортера «Красной газеты», «самоубийцы топятся здесь часто и даже охотно».

Пик самоубийств пришелся на осень 1923 года. Милиция была вынуждена выставить на мосту и виадуке посты, чтобы всеми мерами препятствовать попыткам граждан преждевременно свести счеты с жизнью. Тем не менее в том году воды Обводного канала навсегда сомкнулись над головами 89 человек. Спасти удалось лишь одного. Им оказался ответработник Мясопатамской, товарищ уважаемый — член РСДРП с 1903 года, лично знакомый с В. И. Лениным. Масса достоинств, однако, не помешала ему средь бела дня с диким воплем прыгнуть в Обводный канал с Боровского моста. Мясопатамскому повезло — вместо глубины он угодил на мелководье, где и сидел с отбитыми ягодицами, пока его не вытащили пожарные.

Неудавшегося самоубийцу отвезли в приемный покой Городской барачной больницы (Боткинские бараки), оказали необходимую помощь, после чего им занялся известный психиатр Ефимсон. О чем беседовал врач с пациентом, осталось тайной, но то, что случай неудавшегося суицида был явно неординарным, это факт. В таком виде, как после долгой беседы с Мясопатамским, коллеги никогда прежде не замечали светоча психиатрии. В крайне возбужденном состоянии Ефимсон метался по больнице, бормоча одну и ту же фразу: «Этого не может быть! А впрочем, кто знает, кто знает…» Вероятно, ответработник рассказал доктору нечто такое, что повлекло за собой повышенный интерес Ефимсона к случаям самоубийства на Обводном канале.

С 1924 года самоубийства на Обводном резко прекратились. Так продолжалось до начала 30-х годов. В 1933 году канал вновь захлестнула эпидемия суицида, и опять на том же участке — от Боровского моста до железнодорожного виадука. 107 случаев самоубийств было запротоколировано 28-м отделением милиции, на территории которого находился этот участок.