Говард Лавкрафт: Склеп

Никогда не забыть мне дня, когда я впервые натолкнулся на эту потаенную обитель, приютившую смерть. Это случилось в середине лета, когда алхимия природы превращает ландшафт в почти однородную зеленую массу, когда шелест окружающей листвы, влажной после дождя, и не поддающиеся точному определению запахи почвы и растений приводят тебя в упоение. В столь живописном месте невольно прекращается работа мысли, время и пространство превращаются в незначащие нереальные категории, а эхо позабытого доисторического прошлого настойчиво отдается в зачарованном мозгу.

Весь день я блуждал по лощине, по таинственной дубраве, размышляя о том, чего не следует обсуждать. Мне было от роду всего десять лет. Я видел и слышал такие чудеса, что недоступны толпе, и непонятным образом чувствовал себя совершенно взрослым в некоторых отношениях. Когда, с усилиями прорвавшись сквозь густые заросли вереска, я неожиданно натолкнулся на вход в склеп, то ни в малой степени не понял, что обнаружил. Темные гранитные глыбы, загадочно приоткрытая дверь, скорбные надписи над порталом не рождали у меня никаких мрачных или неприятных ассоциаций. Я знал о существовании могил и склепов, много о них размышлял, но мои близкие, зная особый склад моего характера, стремились оградить меня от посещений кладбищ. Удивительный каменный домик на лесистом склоне был для меня не больше, чем поводом для любопытства, а его сырое холодное лоно, куда я тщетно пытался проникнуть сквозь соблазнительно приоткрытую дверь, даже не намекало мне на смерть или тление. Но в то же мгновение у меня, словно у безумца, вместе с любопытством зародилось неудержимое желание, которое привело меня в ад моего нынешнего заточения. Понуждаемый зовом, исходящим, должно быть, из страшной лесной чащи, я решился пройти в манящий мрак, несмотря на тяжкие цепи, заграждающие проход. В умирающем свете дня я с грохотом тряс железные заслоны каменной двери, стремясь пошире раскрыть ее, пытаясь протиснуть свое худенькое тело через узкую щель. Но мои усилия были тщетны. Испытывая поначалу лишь обычное любопытство, я постепенно превратился в одержимого, и когда, в сгустившемся сумраке я вернулся домой, то поклялся всеми богами, что любой ценой когда-нибудь взломаю дверь, ведущую в эти темные недра, что, казалось, звали меня. Врач с седоватой бородкой, каждый день посещающий мою палату, однажды сказал кому-то из посетителей, будто это решение и послужило началом моей болезни мономании, однако я оставляю окончательный приговор за читателем, когда он все узнает.

Месяцы, воспоследовавшие за моим открытием, протекли в бесплодных попытках взломать сложный висячий замок, а еще в крайне осторожных расспросах, относительно того, как возникла здесь эта постройка. От природы наделенный восприимчивым разумом и слухом, я сумел многое узнать, хотя прирожденная скрытость принуждала меня никого не посвящать в свои замыслы и планы. Вероятно, следует упомянуть, что я отнюдь не был изумлен или испуган, козда узнал о предназначении склепа. Мои весьма своеобразные понятия о жизни и смерти смутно отождествляли холодные останки с живым телом, и мне чудилось, будто то большое злосчастное семейство из сгоревшего особняка неким образом переселилось в тем каменные глубины, которые я сгорал желанием познать. Случайно подслушанные рассказы о мистических ритуалах и кощунственных пирах в том древнем особняке пробудили у меня новый глубокий интерес к приюту, у дверей которого я сиживал ежедневно по несколько часов кряду. Раз я бросил в полуоткрытую дверь свечу, но не сумел ничего увидеть, за исключением серых каменных ступеней, ведущих в небытие. Запах внутри был отвратителен, он отталкивал и одновременно чаровал меня. Мне чудилось, будто раньше, в далеком-далеком прошлом, спрятанном за пределами моей памяти, я его знал. Год спустя после этого происшествия на чердаке нашего дома, заваленном книгами, наткнулся я на изъеденные жучком плутарховы Жизнеописания . Меня сильно поразило то место в главе о Тезее, где было рассказано об огромном колене, под которым будущий герой отрочестве должен был найти знамение своей судьбы, едва лишь станет настолько взрослым, чтобы сдвинуть тяжелый камень. Предание это успокоило мое алчное нетерпение попасть в склеп, ибо я наконец поняля, что еще не пришло мое время. Потом, сказал себе я, когда вырасту, наберусь сил и разумения, я без труда смогу открыть дверь с тяжкими цепями, а до тех пор лучше подчиниться предначертаниям Рока.