Андрей Дашков - Бледный всадник, Черный Валет

«Всем им не хватает любви — даже закоренелым убийцам», — думала Мария с легким злорадством и огромным торжеством. Этим проклятым миром все еще двигала «любовь» — страсть к обладанию, стремление к наслаждению, страх одиночества, неискоренимый в коллективных животных…

Корявое клеймо раба, которое она заметила на руке своего нового любовника, лишь добавило ему мужественности в ее глазах и парадоксальным образом превратилось в символ свободы. Значит, она не ошиблась в нем: он был одним из тех немногих, кому удалось переломить хребет судьбе.

Боже, как она хотела сделать то же самое! Для этого ей нужен был сильный человек, который повел бы ее за собой. Марии казалось, что такой наконец появился. Она с благодарностью принимала его горячее семя и нежно целовала шрамы на огрубевшей коже. Ее ласки были вполне искренними. Вряд ли он понимал, что когда-нибудь она могла бы умереть за него…

Валету было все равно, что она там думает. Он растягивал оплаченное удовольствие. С тщеславием у него было все в порядке — оно попросту отсутствовало. Как и множество других нелепых вещей, ненужных тому, кто всегда и повсюду бродит один…

Прекрасная выдалась ночь. Валету показалось, что он откопал бриллиант в куче дерьма. Воистину в городе Ине жили придурки, не способные оценить то, чем владели. Валет записался бы на прием к этой шлюхе на год вперед, если бы заглядывал так далеко в будущее. Но нет, он не думал даже о завтрашнем дне. Завтра могли убить его или шлюху — и какой тогда толк в дурацких ожиданиях? Он предпочитал брать свое сейчас. Это «сейчас» существовало обособленно; оно не имело отношения ни к прошлому, ни к будущему.

В перерывах между дыхательными и прочими упражнениями Валет оставался жестким прагматиком. Он выуживал скудную информацию с терпением рыбака, сидящего возле застойной лужи. Он фильтровал и сопоставлял то, что услышал от бармена в «Млыне», от Марии, от «Олхозника» и пьянчужки на улице, которого затем пришлось двинуть рукояткой пистолета по зубам… В результате Валет примерно представлял себе, при каких обстоятельствах следует «перейти на другую сторону» и почему, по мнению шлюхи, он «появился не вовремя». Другого он и не ожидал. Попадать в истории — такова была его судьба. Глупо сопротивляться судьбе…

Кобель, привязанный во дворе, взвился, загремел цепью и зашелся истошным лаем, как вражеский лаудшпрехер в период оккупации. Валет ждал, когда пса грохнут, чтобы приняться за работу. Без работы он подолгу не оставался.

Похоже, на сегодня «качели» закончились. Он не испытывал по этому поводу ни малейшего сожаления. Жизнь состояла из обрывков более или менее грязных наслаждений. Он даже не пытался залатать ими пустоту.

Его хлопушки лежали так, что он мог дотянуться до них рукой, не слезая с бабы, — одно из тех правил игры, которые не менялись при любых обстоятельствах. Дом Марии стоял на глухой окраине. На вмешательство людей Начальника рассчитывать не приходилось.

Что-то тяжелое бухнуло в дверь, едва не проломив толстенную доску.

— Открывай, сучье вымя! — заревел пьяный бас, и Валет бросил пушку. Наемники, которым платили за его голову, никогда не предупреждали о своих визитах. А с другими кандидатами в покойники он предпочел бы разобраться, не поднимая шума. Местное быдло обычно выглядит угрожающе, но на деле оказывается почти безопасным.

— Кто это? — спросил он, не прерывая фрикций. Обжатие стало плотным как никогда. Полный кайф!

(Сильно напуганная самочка — в этом было что-то чрезвычайно возбуждающее. Может быть, на Валета подействовала особая, тонкая, как струна, пронизывающая позвоночный столб снизу доверху, вибрация чужого ужаса? Или аромат смерти — сильнейший стимулятор на свете? Порой Валет понимал сексуальных маньяков…)

— Мирон, гнида, совсем достал, — ответила Мария, кусая губы. Неприятный спазм возник внизу живота. — Хочет трахнуть меня на халяву, конюх долбаный!..

— Убью, тварь! — бушевал снаружи Мирон, пытаясь высадить дверь. — Матку вырежу, блядища!..

Доски трещали. Кобель блевал слюной. Вскоре к нему присоединились все окрестные шавки.

Валет не выносил шума. Особенно собачьей брехни. Он встал и направился к запертой двери.

Сжавшись под рваной простыней, Мария следила за ним взглядом и пыталась понять, насколько он самонадеян, крут или безумен. Он даже не потрудился натянуть штаны, а она догадывалась, как чувствует себя голый человек в минуту опасности. Похоже, этот никак себя не чувствовал.