Мгновенно, у него в голове, возник образ семьи: жена, маленькая дочь, оголтелый подросток сын. И тюрьма. Ему ясно представились мрачные казематы, забитые до отказа злобными уголовниками. Он даже не оглянулся, не говоря уж о том, что бы остановиться. Девочке уже не помочь, а садиться он не хотел. Разумеется, срок ему теперь обеспечен. И немалый!
"– Я еще молодой мужик!" – рассуждал он. – "Мне немногим больше тридцати! Черт меня дернул опохмелиться, после вчерашней пьянки, и сесть за руль" – промелькнуло у него в голове и водитель притопил педаль акселератора.
Хотя дело прошлое, но память неумолима. Сей кровавый эпизод, из его жизни, остался с ним навсегда – словно бездумно сделанная, в юношеские годы, похабная татуировка, которую нельзя смыть никаким раствором. Это являлось ему в ночных кошмарах, словно приступ хронической болезни, временами поглощая разум и душу. Затем внезапно отпускало, улетучиваясь в глубины подсознания и позванивая там, до времени, противным мерзким колокольчиком. Другой человек, оказавшись на его месте, давно бы сумел все позабыть, как страшный сон, и может, был бы прав, но только не он. Его, с детства, нестандартная психика не позволяла сделать этого. И мужчина страдал. Сильно страдал.
Теперь он трудился в престижной организации. Человек работал персональным водителем и возил важного чиновника. Да! Наступили совершенно другие времена. Не то, что прошлые, когда он занимался "бомбежкой", подвозя случайных, иногда привередливых, пассажиров рискуя быть ограбленным и торгуясь за каждую копейку. Хотя и тогда не все было так плохо. Случались дни, когда за несколько часов он мог срубить столько деньжат, сколько при других обстоятельствах приходилось зарабатывать неделю, а то и месяц.
Да и на служебной машине он частенько подрабатывал, благо автомобиль, на выходные и праздники, оставался в его распоряжении.
В один из таких дней, едва он высадил очередного клиента на углу "Петровки", к нему в окно постучался пожилой человек. Мужчина походил на иностранца. В руке он держал трость, увенчанную красивым набалдашником в виде необычной короны и изображенными на красноватом древке странными, почти масонскими символами. Странным казалось то, что масоны обычно не выставляют напоказ, какие либо знаки и атрибутику указывающие на свою принадлежность к тайному ордену. А здесь – нате вам, все напоказ. Хотя как знать? Может, он купил эту трость в какой-нибудь антикварной лавке?
Старая помещичья усадьба была разрушена практически до основания. Лишь кое-где торчали обглоданные прожорливым коммунистическим чудовищем каменные стены, да недавно отреставрированная красивая церковь. В советские времена партийные безбожники хранили в ней зерно, используя святое место в качестве местного элеватора. Теперь же некий анонимный меценат пожертвовал крупную сумму денег на восстановление былого облика божьей обители и совсем недавно храм снова засиял былой чистотой и великолепием. В эти отдаленные края, богом забытой российской глубинки, и привез владельца диковинной трости, утомленный от дальней поездки трудяга "бомбила". Они ехали всю ночь и уже к рассвету стояли к востоку от церкви, наблюдая, как багровый диск солнца величаво поднимается над горизонтом, предвещая жаркий день, без сомнений, удавшегося лета.
Старик лениво потянулся стоя лицом к солнцу, затем немного выгнулся, назад подняв руки вверх, словно выполняя утреннюю зарядку, но внезапно присел на левое колено, прижав руку к груди, как это делают люди при внезапной боли в сердце. Он замер, на несколько мгновений, опираясь на трость. Потом, осознав, что в силах подняться, поднял голову.
– Да, да, молодой человек,– осторожно сказал он. – Три инфаркта это уже не шутка. – Старик неторопливо запустил руку во внутренний карман пиджака и достал белую пластмассовую коробочку с нитроглицерином. Открутив крышку, старик опрокинул контейнер на ладонь и произнес. – Не густо. – После чего положил единственную оставшуюся гранулу в рот и снова замолчал. – Кажется, отпустило,– наконец произнес он и поднялся на ноги. Затем, отряхнув пыльное колено, посмотрел на водителя. – Хотел один со всем справиться – да видно не судьба. Мне придется попросить вас об одолжении.
Пассажир не отрывал взгляда от молчавшего водителя, словно пытался понять, можно ли ему доверить нечто важное или нет. Но, вероятно, другого выхода не было. Он понял, что одному не осилить то дело, по следам которого, собственно, и приехал в эту глушь. И тогда старик произнес:
Читать дальше