Абрахам Меррит - Лунный бассейн. Металлическое чудовище (сборник)

Он направился к выходу, евнух преградил ему путь.

– У нас с собой своя еда, – объяснил я Норале. – Он идет за ней.

Она равнодушно кивнула, хлопнула в ладоши. Юрук отступил, и Дрейк вышел.

– Я устала, – вздохнула Норала. – Путь был долгий. Надо освежиться…

Она протянула Юруку ногу. Тот встал на колени, развязал бирюзовые ремни, снял сандалии. Норала поднесла руки к груди.

Медленно скользнуло вниз ее одеяние, как будто не хотело расставаться с нею; с шорохом спустилось с ее высокой нежной груди, с изысканных круглых бедер и легло у ног, как опавшие лепестки цветка из бледно–янтарной пены. Из чашечки этого цветка поднималось сверкающее чудо ее тела, увенчанного облаком дивных волос.

Она была обнажена и в то же время одета в неземную чистоту, чистоту далеких спокойных звезд, вечного снега на высоких вершинах, прозрачного серебристого весеннего рассвета; тело ее излучало божественного очарование, от которого гасло пламя желания. Юная Иштар, девственная Изида, женщина – но без женской притягательности, словно изысканная живая статуя из слоновой кости и молочного жемчуга.

Она стояла, не обращая внимания на наши взгляды, отчужденная, далекая, как будто забывшая о нашем существовании. И это спокойное равнодушие, полное отсутствие того, что мы называем сознанием пола, еще яснее показало, какая огромная пропасть разделяет нас.

Она медленно подняла руки, сплела свои роскошные локоны в корону. Я видел, как вошел с седельным мешком Дрейк; увидел, как мешок выпал из его рук при виде этого поразительного зрелища; видел, как расширились его глаза, полные удивления и благоговейного восхищения.

Норала переступила через упавшие одежды и двинулась к дальней стене, Юрук последовал за ней. Он наклонился, поднял серебряный кувшин и начал осторожно лить на плечи женщины его содержимое. Снова и снова наклонялся он, наполняя сосуд из мелкого бассейна, из которого с журчанием вытекал чистый ручеек. Я восхищался мраморной гладкостью и тонкостью кожи Норалы, на которой ласковая вода оставляла крошечные серебристые брызги–жемчужинки. Евнух скользнул в сторону, достал из стенного шкафа белое полотенце, вытер Норалу, набросил ей на плечи синюю шелковую накидку.

Она вернулась к нам, склонилась к Руфи, которая сидела, держа на коленях голову брата.

Сделала движение, будто хотела привлечь девушку к себе, но увидела на лице Руфи нежелание. Какая–то тень промелькнула в ее широких загадочных глазах; с тем же выражением жалости, смешанным с любопытством, взглянула она на Вентнора.

– Выкупайтесь, – сказала она, указывая на бассейн. – И отдохните. Здесь вам не грозит опасность. А ты… – на мгновение рука ее замерла на голове девушке, – когда захочешь, я снова дам тебе мир.

Она раздвинула занавес и в сопровождении евнуха исчезла за ним.

Мы беспомощно переглянулись. Потом Руфь покраснела, опустила голову: может, увидела выражение глаз Дрейка, может, из–за какой–то мысли; паутина ее волос скрыла ее лицо и бледное загорелое лицо Вентнора.

Неожиданно она вскочила на ноги.

– Уолтер! Дик! Что–то происходит с Мартином!

Мы мгновенно оказались рядом, склонились к Вентнору. Рот его открылся, медленно, медленно, с явным усилием. И сквозь почти неподвижные губы послышался голос, слабый, будто долетающий с бесконечно далекого расстояния, призрак голоса.

– Трудно… трудно! Так трудно! – жаловался этот шепот. – Не могу долго поддерживать связь… голосом.

– Глупо было стрелять. Простите… мог вызвать для всех большие неприятности… но сходил с ума от страха за Руфь… думал, стоит попытаться. Простите, я так обычно себя не веду…

Тонкая струйка звуков оборвалась. Я почувствовал, как наполняются слезами глаза; как это похоже на Вентнора ругать себя за кажущуюся глупость, просить прощения, признавать свою ошибку – точно так же, как не похоже безумное нападение на диск в его собственном храме, в окружении его собственных прислужников, на обычно хладнокровного Вентнора.

– Мартин, – сказал я, наклоняясь ближе, – все в порядке, дружище. Вас никто не винит. Попытайтесь успокоиться.

– Дорогой, – в голосе Руфи звучала нежность, – это я. Ты меня слышишь?

– Только искорка сознания в неподвижной пустоте, – снова послышался голос. – Живой и ужасно одинокий. Похоже на бесконечный космос – и в то же время в своем теле. Не могу ни видеть, ни слышать, ни ощущать – все закорочено, замкнуто, но каким–то непонятным способом узнаю вас, Руфь, Уолтер, Дрейк.