Владислав Выставной - Массовка

Чего, ну чего хочет его мучитель?! Поделиться с ним деньгами? Пожертвовать часть своих миллиардов на строительство детдомов или самой большой церкви?! Может, он сам хочет стать миллиардером?!

Так ведь Павел предлагал, предлагал, и не раз!

Но Переходящему дорогу не нужны деньги. Что ему нужно, так и оставалось вопросом…

– Смотрите, съемочная группа едет! – воскликнула Настя.

Со стороны шоссе на грунтовку сворачивала колонна из нескольких машин – огромного автобуса без окон и трех фургонов. Завидев их, усатый заметался перед декорациями, разгоняя праздношатающихся статистов, освобождая место для новых машин.

Процесс разгрузки аппаратуры был отлажен. Киношники, как муравьи бегали, суетились, орали друг на друга, и на вытоптанной траве возникли рельсы, на рельсах – тележка с камерой, а в сторонке – маленький полотняный шатер, в который тащили аппаратуру и тянули ворохи кабелей.

Лежа на травке, подложив под голову сумку, Павел закрыл глаза. И отключился. Сон был поверхностный, тревожный, наполненный мутным мельтешением картинок и невнятными намеками. Кто-то за ним гнался, пытался схватить… Павел вскрикнул и проснулся.

– Э, вы чего? – смущенно улыбнулась Настя.

Похоже, она только что трясла его. Павел понял, что вцепился в тонкое запястье девушки. Медленно разжал пальцы.

– Извините, – сказала Настя, потирая руку. – Но нам через пять минут надо быть на площадке. Вот, ваша одежда…

Павел с недоумением смотрел на аккуратно сложенное одеяние из грубой ткани с блеклыми черно-белыми полосами. Сама Настя уже была в таких полосатых штанах и теперь теребила в руках что-то бесформенное с рукавами

– Это что же – надевать? – тупо спросил Павел, глядя, как ловко, ничуть его не стесняясь, Настя сдергивает с себя маечку и, оставшись в легкомысленном лифчике, надевает полосатую робу.

– Ну, как, – кокетливо спросила Настя, – мне идет?

Павел не ответил. Его странным образом поразил этот наивный вопрос. С тем же успехом эта девчушка могла задать его, содрав со своего лица кожу.

– Сказали, что сейчас будут снимать общий план – проход по лагерю. То есть нас снимут издалека. Ну, на то мы и массовка, чтобы издалека…

Последние слова она произнесла обиженным тоном, словно изначально рассчитывала на главную роль в этом фильме.

– Так, внимание! – заголосил мегафон. – Актеры массовых сцен! Пожалуйста, переодевайтесь быстрее! Время идет – вас уже ждут на площадке!

Павел переоделся, нервно поглядывая по сторонам, будто опасался насмешки. Внезапно, помимо прочих отвратительных чувств, не оставлявших его с утра, он ощутил невероятное унижение и отчаяние. Словно находился не на съемках, а перед реальным лагерем смерти.

Эта мысль прочно засела в его голове и уже не оставляла.

Снова появились актеры – в новенькой эсесовской форме, с очень натуральными автоматами, некоторые с собаками.

И их погнали.

Именно их погнали – в кирпичные ворота, над которыми виднелась какая-то надпись. Павел, задрав голову успел прочитать ее. Написано было на немецком, который Павел немного знал:

JEDEM DAS SEINE

«Каждому – свое».

Массовка вовсю веселилась, и Павлу было непонятно – то ли эти люди действительно неплохо проводят свое свободное время, то ли таким вот громкими смехом и пустыми разговорами пытаются заглушись свои собственные страхи и неловкость…

Там, в свободном мире, отделенном от площадки слоем «колючки», двигалась по рельсам камера, перед которой время от времени появлялась девушка с «хлопушкой». Главного режиссера никто пока не видел – он сидел в своем затененном шатре с аппаратурой.

Второго же режиссера было даже сверх меры: он суетился, хватался то за рацию в нагрудном кармане, то за мегафон, оглашая воздух криками: «Начали! Стоп! Куда ты пошел?! А ты куда? Как я сказал? Все на исходную! А? Что?! Ты что здесь стал – иди вместе со всеми! Куда?! В другую сторону иди! Приготовились… Начали!»

Небольшая толпа «узников» под конвоем бродила взад-вперед перед бараками, а киношники то и дело перекладывали рельсы, перестраивали свет – и все начиналось снова.

Это безумие продолжалось до вечера. После чего появился Борис и собрал массовку у автобуса. Какая-то женщина выдала каждому под роспись по пятьсот рублей, причитающихся за съемочный день. Кому-то досталось чуть больше – и счастливцы просто лучились радостью. Павел долго стоял над ведомостью, не зная, стоит ли оставлять здесь свой автограф, но на него нетерпеливо прикрикнули, и он расписался.