Антон Дубинин - Первая месса

— Я хотел, чтобы ты умер. Помнишь, как мы лазали на дерево за птичьими яйцами — тогда, когда я упал? Потом ты помог мне встать, мы пошли дальше, а я шел позади тебя и думал: если я толкну его сейчас с берега, может быть, он упадет головой на острый камень и разобьется насмерть.

…Да, Адам помнил. Он очень хорошо помнил случай с падением — хотя тому было уже лет десять. Да, именно десять — Адаму двенадцать лет, Абелю — восемь, старший брат уже атаман, прекрасный летний день, и вся банда в сборе, а на высокой березе, чуть ли не единственном высоком дереве на Серой Луде, разведка обнаружила гнездо синеперой птицы сойки.

Абель не вызывался лезть на дерево — его подначил Петер. Петер вообще всегда его подначивал, ревнуя лучшего друга к его сопливому братцу, вечной обузе, которую Адам зачем-то таскал с собой. Абель проглотил крючок — он, со своей стороны, всегда так делал, поэтому только ленивый не пытался взять его «на слабо». Он долез почти до середины березы, и Адам с легкой тревогой следил за его прогрессом: что-то скажет маменька, если их дорогой малыш по его, Адама, недосмотру грянется с высоты и сломает себе что-нибудь? А тут еще Петер покрикивал под руку: «Давай, малявка! Неплохо! Если так пойдет, примем тебя в морские пираты!»

Воодушевленный Абель глянул вниз, просияв улыбкой, но тут под ногой его хрустнул трухлявый сучок. Рот Абеля раскрылся изумленным черным ноликом, несколько секунд мальчик видел на руках, по инерции продолжая улыбаться — и сорвался, пролетев несколько метров спиной вперед и с ужасающим грохотом ломая нижние ветки. Он ударился о землю — хуже того, о камень в зарослях иван-чая — как-то весь целиком, и полежал так несколько мгновений полной тишины, смешно выставив перед собой скрюченные руки. В голове у Адама промелькнул ряд чудовищных картин — сломанный позвоночник… Инвалид на всю жизнь… Прикованный к постели… Потерявший разум, пускающий слюни идиот… Или — Господи-Боже-не-допусти-пожалуйста — мертвый…

В следующий миг завизжала Хелена, и Адам, сбросив оцепенение, в три прыжка подскочил к лежащему брату. Из-за плеча высовывалась глупая физиономия Петера.

— Эй! Аб! Абель! Ты как? Братик, ты как?

Абель медленно-медленно, словно сомневаясь, что он жив, раскрыл глаза. Глаза его были полны слез — но все такие же каре-зеленые, осмысленные, слава Богу — осмысленные! Он пошевелил рукой, ища опоры, слегка изогнулся — он двигается, он не сломал позвоночник, Слава Богу еще раз!

— Жив? — выдохнул Петер, испугавшийся не меньше Адама. Тот запоздало понял, почему так — его верный дружок ужаснулся перспективе стать виновником происшествия.

Абель обвел затравленным, полным боли взглядом склоненные над ним лица, сморщился, будто собирался заплакать — и вдруг засмеялся. Смех у него получился не особенно настоящий, но пробудил бешеный всплеск облегченного хохота у всей компании, особенно у Адама, который прямо-таки заливался, помогая брату встать.

— Вот ведь… шлепнулся! — смеясь искривленным ртом, выкрикнул Абель, незаметно стирая с лица слезы.

И все подхватили, восхищаясь его храбростью, потешаясь над его неловкостью, поспешно отодвигая в самый дальний уголок сознания объединившую всех минуту липкого страха. Потом они возвращались домой, немедленно отвергнув идею лазать за сойкиными яйцами, и Адам шагал впереди, напевая пиратскую песенку и не оглядываясь, нарочно не оглядываясь на брата — потому что он слишком хорошо понимал вставшую между ними ложь. И не хотел к ней возвращаться. И еще не хотел — хотя бы случайно — заметить, что Абель хромает.

Но это было десять лет назад…

И все эти десять лет Адам не знал, что младший брат все помнил, все понимал и желал ему смерти.

— Я хотел, чтобы ты умер, — тихо продолжал Абель, — чтобы суметь спокойно любить тебя. Не завидовать. Не делить тебя с твоими друзьями. А потом еще с твоей девушкой. Мне казалось, если бы ты был мертв, моя любовь… стала бы совершенной.

Адам обвел сухие губы сухим языком. Он по-прежнему не мог ничего сказать. Он смотрел на своего брата, которого знал всю его жизнь, и понимал, что ничего он никогда не знал про Абеля. Про настоящего Абеля, сейчас говорившего с ним, а не того — преданного, слабенького, нуждавшегося в защите, очень удобного брата для атамана, брата, которого он любил. Или считал, что любит, потому что нельзя по-настоящему любить того, кто не существует.

— Еще… — Абель удерживал его глаза своими, и Адаму делалось все страшнее. Страшно заглядывать в дыры в неимоверную вечность. — Еще о Хелене. Перед ней я тоже грешил. Я ее всегда… наверное, тоже ненавидел, по крайней мере, считал, что лучше бы ее не было.