Мария Барышева - Дарители

Она ушла из больницы после обеда, но долго бродила по городу, сидела в парке, потом в каком-то открытом кафе, все никак не решаясь вернуться домой. Наташа была почти уверена, что квартира пуста — Вита, оставив ключи у кого-нибудь из соседей, уехала — и, в принципе, правильно сделала. Сообщение о телефонном звонке, которое ей передала медсестра несколько дней назад, успокаивало мало, к тому же если Вита не появляется по причине болезни, то лучше было думать, что она уехала, чем настолько серьезно заболела. Несколько раз она собиралась позвонить ей, но так и не решилась — после всего, что случилось, Вите лучше было бы от нее отдохнуть, кроме того, до сегодняшнего дня Наташа чувствовала себя неважно — болела голова, ныл ушибленный машиной бок, по ночам мучили кошмары, и поэтому спала она очень мало, отчего днем ощущала себя совершенно разбитой. А еще… А еще была жажда. Голод. Холодный огонь. Дорога, теряющаяся в густой сладкой тьме, по которой так хотелось пойти. Вокруг были люди, постоянно были какие-то люди, множество Вселенных, в которые хотелось заглянуть, которые хотелось изменить, из которых хотелось извлекать нечто и запирать это в картинах, потому что

она всесильна

она должна приносить пользу, потому что ее дар должен использоваться, потому что

ты взойдешь на великую вершину, доселе никем не познанную, ты уже поднялась много выше, чем я…

она должна что-то понять

Ты дала нам силу. Скоро ты сможешь дать нам и жизнь…

и она уже очень близко. Мысли, мечты и желания затягивали, но Наташа старательно душила их и душила неволинское бормотание где-то в глубине ее сознания. Она обещала. Она не сдержала ни одного обещания, которые давала с тех пор, как все началось, и ей хотелось выполнить хотя бы это. Но был ли в этом смысл? Вита уехала, а сдерживать это обещание для себя…

Однажды ты можешь не вернуться, ты можешь просто исчезнуть…

…еще одна-две картины — и тебе конец, понимаешь?!

И рисовать ты будешь не ради мести или ради помощи кому-то, ты будешь рисовать только ради самого процесса. И я не знаю, что тогда с тобой будет и что ты тогда натворишь, мне страшно даже подумать об этом! Потому что я не знаю, кто ты сейчас!

Конечно, рисовать было больше нельзя. И не из-за того, что с ней происходит или произойдет в будущем, а из-за людей. Никто больше не должен погибнуть из-за нее. Она не должна допустить, чтобы стал явью тот страшный сон, в котором была Надя и множество молчаливо стоящих людей — живых и мертвых, упорно и безжалостно смотревших на нее, обвинявших ее в ее собственном существовании. Она не должна допустить появления новой Дороги. Картин больше не будет никогда — ни по каким причинам, ни за какую цену — пусть золото или чья-то жизнь, пусть даже дорогая и близкая. И Слава, и Вита правы. Другое дело сможет ли она это сделать, если она теперь уже не одна. И если теперь ее уже гораздо меньше?

Наташа выписалась раньше срока, который врачи сочли разумным, — ей не терпелось покинуть больницу, действовавшую на нее угнетающе. После нее улица казалась необычайно привлекательной и просторной, и людей здесь было намного больше. Наташа старательно отворачивалась от них. Заставляла себя вернуться домой. Называла себя малодушной тварью — ведь возможно Вита тяжело больна и нуждается в ее помощи. Но к чему себя обманывать. Вита уехала. Потому за день до своего телефонного звонка и принесла Наташе чистую одежду — чтобы потом та без помех могла вернуться домой самостоятельно.

Но все оказалось хуже. Все оказалось значительно хуже.

Схимник отвернулся от двери и посмотрел на нее. Полуголый, небритый, растрепанный, с диким воспаленным взглядом, с испачканными в крови руками он был страшен — куда как страшнее, чем тогда в Крыму, при мертвенном свете фар — добродушное, ленивое, в чем-то нереальное, даже какое-то сонное зло. Сейчас же он утратил ореол некой потусторонности и был просто человеком — сильным, безжалостным, смертельно опасным.

«Он убил ее, — глухо стукнуло в голове у Наташи. — Пытал, чтобы узнать, где я, а потом убил». Все — и картины, и собственная жизнь стали вдруг чужими, безразличными, и она начала бессильно оползать по стене, вывернув ладони, но Схимник протянул руку, поймал ее и грубо толкнул вперед.

— Пошли, быстро!

Наташа подчинилась, но, перешагнув через порог комнаты, застыла, ошеломленная царившим в ней разгромом. На фоне этого разгрома она не сразу заметила Виту, и только когда привязанное к батарее существо издало болезненное бормотание и звякнуло наручниками о батарею, Наташа повернула голову, и ее глаза расширились от ужаса.