Мария Барышева - Дарители

— Тебе никогда не говорили, Ян, — сказал Схимник, не оборачиваясь, — что люди, монологизирующие ситуацию, всегда заканчивают очень плохо?

— Вставай! — голос Яна слегка зазвенел, и он сделал шаг назад. — Вставай, сука!

Схимник не ответил и не пошевелился. Ян нервно огляделся, и стекла его очков блеснули, превратившись в маленькие зеркальца. Подъехала еще одна машина, из нее вылез человек и, прихрамывая, подошел к нему. Его лицо, иссеченное осколками, было залито кровью.

— Живы? — коротко спросил Ян. Человек высморкался в пальцы, тряхнул рукой, потом откашлялся.

— Бай готов. Каленый, похоже, ребра сломал, а мы с Климом ничего. Ну, тачка в хлам, ясно.

Ян хмыкнул, снова огляделся, потом кивком подозвал Кабана.

— В нашей машине, в бардачке, шприц и несколько ампул. Принеси — сделаешь ему укол в шею. Да поживей! А то сейчас здесь ментов будет, как грязи!..

Лицо Кабана напряглось, но он не пошевелился, и Ян взглянул на него удивленно и нетерпеливо.

— Ну?! Что ты ждешь?! Он же под прицелом!

Кабан покачал головой.

— Извините, Ян Станиславыч, но я к нему подходить не буду. Сами уж.

— Я тоже, — сказал стоявший за его спиной, глядя Схимнику в затылок.

— Что такое?! Девочки боятся?! — прошипел Ян, и Схимник повернул голову. Его лицо было черным от копоти, и белки глаз блестели на нем, точно эмалевые.

— Да, — просто ответил Кабан. — Я боюсь. Он буйный псих, а то и хуже! Сколько нас было и сколько нас осталось?! А ведь изначально у него и оружия не было. Нет уж. Вот была б в башке у него пуля, да не одна, тогда бы я подошел к нему, а так… Извините, Ян Станиславович, но я не хочу, как Калмык… или Самара, вот так! Я могу держать его на прицеле, но подходить к нему я не буду.

Ян быстро оглядел всех, потом улыбнулся — добродушная улыбка славного, хорошего человека с отличным чувством юмора. Его ладонь спокойно пригладила светлые волосы, вернув идеальность пробору.

— Хорошо, — ласково сказал он. — Очень хорошо.

Пока Ян шел к машине, его лицо так и оставалось спокойным, снова приобретя своеобразную беззащитную книжность. Телефон попискивал в его руке жалобно, как какое-то маленькое замерзшее существо. Он трижды набирал номер Баскакова и трижды равнодушный голос сообщал ему, что в данный момент абонент недоступен. Неподалеку, все ближе и ближе уже истошно ревели сирены, и Ян машинально запахнул плащ, чтобы не было видно его покрытых темно-красными пятнами брюк.

Он прекрасно понимал, что сейчас Схимник как никогда беспомощен, но отчего-то эта беспомощность пугала его подчиненных больше, чем он, Ян, они признавали его значительнее, чем Яна, и это его очень тревожило. Еще никогда его люди не отказывались ему подчиняться, тем более из-за человека, который сейчас сидел к ним спиной и которого они могли убить в любую секунду. Нет, он не понимал этого, и, если бы не обещанные деньги, он бы не на мгновение не задумался о своих дальнейших действиях.

А может, и вправду не задумываться?

Время уже давно перевалило за полдень, и в «кабинет» с майской щедростью проливался свет волжанского солнца — пока еще невинного, нежно-ласкового, но которое вскоре превратится в безжалостного, иссушающего монстра. А пока он лелеял его и настраивал, регулируя шторы так, чтобы солнечные лучи не задевали обивку и дерево, картины и приземистый шкаф, в котором выстроились старинные книги; но давал искупаться в этих лучах стеклу и самоцветам, драгоценному металлу и фарфору, бронзе и мрамору. Солнечные лучи оглаживали малахитовую столешницу и золотили крылья восседающего верхом на маятнике Амура, а сам маятник превращали в маленький солнечный диск. Копия сабли Дмитрия Пожарского горела цветными огнями. В слепых готических окнах плясали косые вспышки. Он ходил по «кабинету» и улыбался, глядя на это, — улыбкой, исполненной особенной ласки, которой улыбаются только вещам, и солнечные лучи скользили по его густым седым волосам, и когда зазвонил телефон, он сморщился с неподдельным отвращением, как будто в волшебный сияющий сказочный мир вдруг ворвалась уродливая злая ведьма. Баскаков посмотрел на стопку бумаг, брошенных на узорчатый ломберный столик, потом потянулся, взял трубку и, послушав, недовольно сказал:

— Хорошо. Поднимайся в кабинет. Тебя впустят.

Он небрежно бросил телефон на стол, потом снова прошелся по «кабинету», осторожно снял с полочки возле часов деревянную статуэтку египетской дароносицы, перенес ее к столу и поставил там, где падала тень, а сам опустился в барокковское кресло. Спустя минуту в дверь уверенно стукнули, потом она открылась, и в «кабинет» заглянул один из охранников.