Нил Гейман: Все новые сказки

Спасен. Он сказал себе: «Спасен». Он ругал себя за идиотизм, упивался, ужасался, стыдился содеянного, торжествовал. Спасен. Он поднял глаза к небу. И увидел его — шаттл. Самая яркая звезда плавно плыла поперек ночи. «Эндевор» [10] Шаттл «Эндевор» (англ. «Стремление») — многоразовый транспортный космический корабль НАСА, пятый и последний космический челнок; назван так по имени одного из судов Джеймса Кука. . Так он называется.

Он снова лег в постель.

Она проснулась — сонно пошевелилась. Холод от его ног, матрас прогнулся под его тяжестью.

— Что случилось?

— Ничего, — сказал он. — Вставал посмотреть на шаттл.

— Классно.

И она снова уснула.

— Это было потрясающе, — сказал он ее спине. — Потрясающе.

И поцеловал ее в шею.

И заснул. Взял и заснул, как ни в чем не бывало. Завтра суббота, можно отоспаться.

Проснулся он в постели один. Давно так не бывало, обычно он вставал раньше жены. Самочувствие было хорошее. Лучше не бывает. Перед тем как снова улечься, он тщательно почистил зубы щеткой и зубной нитью: никаких следов курицы. И рот прополоскал: беззвучно, старательно, пока глаза на лоб не полезли. Никакого дурного привкуса во рту. Никаких угрызений совести. Да, он поступил неподобающе, но голос совести вскоре умолк, его заглушило другое беспокойство. Тревожная мысль, с которой он заснул, как с плюшевым мишкой в объятиях, сразу после того как поцеловал жену в шею.

Шея.

Элементарно.

Кровь — это отвлекающий маневр, подстроенный его психикой или, как это называется, сознанием, чтобы затушевать очевидное, гораздо более разумное объяснение. Объект его страсти — не кровь, а шеи. Никакую кровь ему пить не хочется. И никакой анемии у него нет: его кровь богата железом, как у быка. Банальная, некрасивая правда состоит в том, что ему хочется кусать шеи. Обычный пунктик, из тех, что появляются в зрелом возрасте. И это классно, это здорово, потому что он на середине своего жизненного пути плюс-минус несколько лет.

Секс.

Элементарно.

Ему хочется заниматься сексом со всем живым на планете. Не поймите буквально. Ему хочется заниматься сексом с большей частью живых существ. То есть почти со всеми женщинами. Он нормальный мужчина среднего возраста. Его дни сочтены. Он это и раньше знал. Но раньше знал, а только теперь… вдумался. В году 365 дней. Десять лет — 3650 дней. Тридцать лет — 14 600. «Тебе осталось жить 14 600 дней. Ага, спасибо». Он улегся на постель и почувствовал себя счастливым. Как только осенило, жажда ушла. С головой у него все в порядке, но определенная сторона его личности взбесилась. Физиология, что ли. Типа того. Живи он в недалеком прошлом, всего на несколько поколений раньше, он бы уже умер или был бы уже безмозглым, беззубым старым пнем. Средний возраст, осень жизни — недавние понятия. Головой он их осмысляет, но физиология — его мужские половые признаки — не в курсе. Согласно физиологии, ему осталось всего несколько лет на трах. И главное, всего несколько лет на продолжение рода. Может, вазэктомия все усугубила, породила панику, исказила восприятие… как знать.

Человеческая психика — странная штука. Захотелось потрахаться — пошел откусил голову соседской курице.

Он спустился на кухню.

— Вчера ночью к Барбаре забралась лиса. Одну курицу загрызла, — сказала Вера.

— Хм. Неизбежный финал.

— Какой ты бессердечный!

— Лисы есть лисы, — сказал он. — Когда?

— Что?

— Когда это случилось?

— Вчера ночью. Ты ничего не слышал, когда смотрел на шаттл?

— Ничего. Только как астронавты трепались.

Она улыбнулась. «Ты у меня дикарь».

— И о чем они трепались?

— Да так, говорили, что очень любят Ирландию. Как там Барбара?

— Убивается.

— Она случайно не сказала: «Все равно как если бы надо мной надругались»?

— Честно говоря, так и сказала. Но ты гнусный циник, понял? — И Вера засмеялась.

Сошло с рук, заключил он.

Прошло время, снова наступила ночь, и он поцеловал ее в шею. Укусил. Они полчаса дурачились, как дети, и еще полчаса чувствовали эйфорию.

— О-о-о, — сказала она, — хочу добавки.

Ее рука потянулась проверить, готов ли он.

— Погоди, я сейчас.

Он спустился на первый этаж, открыл холодильник. Тарелка с двумя макрелями. Заглянул в морозилку, вытащил то, что показалось самым перспективным. Пара свиных отбивных. Положил под кран, пустил горячую воду. Держал, пока целлофановая пленка не отстала. Содрал пленку, набросился на отбивную. Но нет — чересчур смерзлась. Подержал полминуты в микроволновке. А сам надеялся — нет, страшился — что Вера спустится на шум. Потом стоял на кухне у окна, обкусывал края отбивной, а сам надеялся — и страшился, — что Вера войдет и увидит его отражение в стекле: жалюзи опущены, а потом и его самого, и он обернется и покажется ей во всей красе, картина «Ночной перекус вампира», и она каким-то чудом сочтет, что это ее возбуждает или, по крайней мере, укладывается в норму, и простит его, и, как она часто делает, растреплет ему волосы, и, может быть, даже присоединится к его трапезе, а он поведет ее на соседский двор, чтобы изловить кур Барбары, одну ему, другую — ей.