Стивен Кинг - Худей!

Когда часовой вернулся на прежнее место, Джинелли начал подходить к нему, более не беспокоясь за тишину, снимая на ходу пояс. Что-то предупредило часового — что-то, что он заметил краем глаза, в последний момент. Последний момент не всегда бывает поздним моментом, но в этот раз он был именно таковым. Джинелли набросил пояс ему на горло и стянул его. Последовала короткая схватка. Молодой цыган боролся; он бросил ружье и пытался схватиться пальцами за пояс гангстера. Наушники соскользнули с его ушей, и Джинелли услышал Роллинг-Стоунз, распевавший «Под моим ногтем». Парень начал захлебываться, его сопротивление слабело и вскоре он и дергаться перестал. Джинелли сжимал ремень еще секунд двадцать (чтобы парень не чувствовал себя потом одураченным, — серьезно объяснил Вилли Джинелли). Потом итальянец оттащил цыгана в кусты. Цыган оказался симпатичным парнем лет двадцати двух в джинсах и ботинках Динго. По описанию Джинелли, Вилли решил, что это Самюэль Лемке. Джинелли нашел достаточно толстое дерево и прикрутил к нему парня липкой лентой.

— Это будет звучать нелепо, если скажешь, что приклеил кого-то к дереву лентой, только не в том случае, когда это проделывают с тобой. Если накрутить достаточно этого дерьма, то можно забыть об освобождении, если кто-то не появится и не разрежет ленту. Клейкая лента достаточно крепкая. Так что ее не развязать, а тем более не разорвать.

Оторвав кусок от майки молодого Лемке, Джинелли запихнул его ему в рот, а потом закрепил липкой лентой.

— Потом я перевернул кассету в его плейере и натянул наушники ему на голову. Я не хотел, чтобы он скучал, когда проснется. — Дальше Джинелли пошел по обычной дороге, по обочине. Он и Лемке были одного роста, и по его расчету он смог бы подобраться ко второму часовому прежде чем его окликнули бы. Кроме того, за последние сорок восемь часов ему не удалось хорошенько выспаться, не считая двух коротких перерывов, когда он вздремнул в номере.

— Не выспишься как следует, и ты уже не в форме, — объяснял Джинелли. — Если играешь в карты, ничего страшного, но когда имеешь дело с подонками, убивающими людей, а потом пишущими на лбу мертвецов возмутительные послания… это может кончиться смертью. Как оказалось, я действительно сделал ошибку, и мне едва-едва повезло, чтобы не расплатиться за нее. Иногда господь нам прощает.

Ошибка заключалась в том, что он не заметил второго часового, пока не прошел мимо. Все получилось потому, что второй часовой укрылся в кустах, а не стоял у обочины как Лемке. К счастью для Джинелли, тут было еще похлеще, чем с магнитофоном.

— Этот не слушал магнитофон, — сказал Джинелли. — Он спал мертвым сном. Вшивая охрана, но именно такая, как я ожидал. Они еще не поняли, что для них я стал серьезными, долговременными неприятностями. Когда знаешь, что кто-то серьезно собирается кольнуть тебя в зад, это заставляет не спать. Такой человек не заснет, даже если ему очень хочется спать.

Джинелли подошел к спящему часовому, выбрал место на его черепе и приложился «к нему прикладом „Калашникова“.» Часовой, который сидел, опираясь о дерево, сполз в траву. Джинелли наклонился и пощупал пульс. Пульс бился медленно, но не прерывисто. Тогда Джинелли пошел дальше.

Пять минут спустя он подошел к вершине низкого холма. Покатое поле, уходящее вниз, открылось слева. Джинелли увидел темный круг машин, поставленных в двух сотнях ярдов от дороги. Сегодня костер не был разожжен. Тусклые, прикрытые занавесками огоньки в нескольких прицепах, но это было все.

Джинелли прополз полпути с холма на брюхе и локтях, держа автомат перед собой. Он нашел бугорок, который позволял прочно установить оружие, и открывал хороший вид на лагерь.

— Луна только стала всходить, но я не собирался ее дожидаться. Да и без того было достаточно хорошо видно, к тому времени я находился примерно в семидесяти пяти ярдах от машин. К тому же мне не нужно было вести снайперский огонь. «Калашников» в любом случае для такого дела не подходит. С таким же успехом можно удалять аппендицит пилой. «Калашников» хорош, чтобы попугать народ. И я их попугал, это точно. Могу поручиться, что почти все наделали лимонад в простыни. Но только не старик, Вильям.

Приняв положение упор лежа, Джинелли глубоко вздохнул и навел автомат на передние колеса фургона с козерогом. Грохот «Калашникова» разорвал тишину ночи. Огонь завис над кончиком дула, когда обойма — тридцать пуль 30 калибра из патрона длиной с сигару кинг-сайз, каждый снабженный 140 зернами пороха — полетели к лагерю. Передние шины фургона не просто лопнули. Они разлетелись в клочья. Джинелли провел ревущим оружием вдоль всей длины фургона, но по низу.