Стивен Кинг - Худей!

— И только-то?

Джинелли странно улыбнулся.

— Ну, есть и другие причины.

— Какие же?

— Надеюсь, Вильям, ты этого никогда не узнаешь. Но время от времени заглядывай выпить кофейку. Мы еще потреплемся и повеселимся. Не пропадай насовсем.

Он и не пропадал. Заглядывал иногда (хотя сознавал, что интервалы между визитами становились все длиннее и длиннее), а когда он оказался нос к носу с обвинением, выдвинутым против него — дорожное убийство из-за небрежного управления транспортным средством, — он в первую очередь подумал о Джинелли.

«Но старый, добрый любитель пощупать чужих жен — Гари Россингтон позаботился обо всем, — так нашептывал внутренний голос Вилли. — Зачем же думать о Джинелли сейчас? Мохонк — вот о чем следует призадуматься. И о Дэвиде Дуганфилде, который лишь подтвердил, что славные парни всегда выигрывают. К тому же удалось сбросить еще несколько фунтов».

Но когда Вилли сворачивал в свой проезд, он не мог отделаться от воспоминаний. Он хорошо помнил слова Джинелли: «Вильям, я надеюсь, ты этого никогда не узнаешь».

«Узнаю что?» — задумался Вилли, а потом из дверей вылетела Хейди, расцеловала его, и он забыл обо всем.

Третья ночь в Мохонке. Они только что кончили заниматься любовью. Шестой раз за три дня. Головокружительный переход с привычного режима — дважды в неделю. Вилли лежал рядом с ней, наслаждаясь жаром ее тела, наслаждаясь запахом ее духов — «Анаис», — перемешанным с запахами ее пота и их любви. На мгновение Вилли снова увидел старую цыганку за миг до того, как Оулдо врезался в нее. Потом видение погасло. Он повернулся к жене и крепко обхватил ее. Она обняла его одной рукой, другой пошарила по бедру.

— Знаешь, если я еще раз так безумно кончу, то сойду с ума.

— Выдумки, — усмехнулся Вилли.

— Что можно сойти с ума, когда кончаешь?

— Нет. Это правда. Но тебе это не грозит.

— Как сказать, как сказать, — она поудобнее устроилась, прижавшись к нему, провела рукой по бедру, легко и нежно коснулась его пениса, поиграла пальцами в заросли его паховых волос (в прошлом году он был печально удивлен, заметив первые седые пряди в том, что его отец любовно называл Рощицей Адама), потом погладила горку его живота.

Неожиданно она привстала на локтях, слегка напугав его. Он еще не спал, но уже начал дремать.

— Ты действительно похудел!

— Да?

— Вилли Халлек, ты похудел!

Вилли хлопнул ладонью по животу, который некогда называл «Домом, который построил Будвайзер», и рассмеялся.

— Не так уж сильно я похудел. Я все еще похож на единственного в мире мужчину на седьмом месяце беременности.

— Ты все еще толстый, но гораздо тоньше, чем раньше. Я знаю. Когда ты в последний раз взвешивался?

Вилли покопался в памяти. В последний раз он взвешивался в то утро, когда Кэнли согласился уступить. Он весил 246 фунтов.

— Я ведь говорил, что потерял три фунта, помнишь?

— Ну тогда первым делом утром снова взвесься, — попросила Хейди.

— Здесь в ванной нет весов, — с удовольствием ответил Вилли.

— Шутишь.

— Нет. Мохонк — цивилизованное место.

— Тогда зайдем куда-нибудь…

Он задремал.

— Если тебе так хочется…

— Да.

«Хейди — хорошая жена», — подумал Халлек. За последние пять лет, когда появилась ощутимая и постоянная прибавка в весе, он то и дело объявлял о том, что садится на диету или начинает заниматься гимнастикой. Но в периоды диеты он использовал массу всевозможных уловок. Пирожок с сосиской или два в придачу к легкому обеду, или наскоро съеденный шницель — другой в субботний полдень, когда Хейди уходила на аукцион или дворовую распродажу. Несколько раз он спускался даже до отвратительных на вид горячих сэндвичей, которые продавали в закусочной в миле от дома. Мясо в этих сэндвичах выглядело как только что пересаженная кожа. Но Вилли не мог припомнить, чтобы он хоть раз оставил порцию недоеденной.

Гимнастикой он мог заниматься неделю. Потом вмешивался его рабочий распорядок или же он просто терял к гимнастике интерес. Набор гирь и гантелей перекочевал в подвал и ныне грустно размышлял в углу, покрываясь пылью и ржавчиной. Их вид укорял его каждый раз, когда он спускался вниз. Вилли старался не смотреть на них.

Каждый раз, сильно втягивая живот, он объявлял Хейди, что сбросил двенадцать фунтов и стал весить 236, а она кивала, говорила, что рада за него, заметила перемену и тем не менее все время знала истину. Она видела в мусорном бачке пустые пачки Доритос. А с тех пор как в Коннектикуте приняли закон о возврате банок-бутылок, пустая посуда в буфете стала почти таким же источником вины, как и пылящиеся гири.