Ганс Эверс: Ужасы

Мне было очень интересно знать, не потребует ли этот человекоподобный жрец такой же церемонии и от меня? Но на меня не обращали никакого внимания. Мне протянули только на капустном листе кусок мяса, и я ел его, как и остальные.

Джионы подбросили дров в огонь и утвердили над костром копье. Затем они притащили за рога трех козлов — двух белых и одного черного — и поставили их перед папалои. Последний ударил каждого козла огромным ножом в горло и медленно отделил голову от туловища. Затем поднял обеими руками отрезанные головы вверх, показал их сначала барабанщикам, а потом всем верующим и, посвятив их владыке хаоса, Агау Кота Бадагри, бросил головы в кипящий котел. Джионы собрали в большие сосуды кровь козлов, смешали ее с ромом и подали ее всем присутствующим для питья, а затем содрали кожу с животных и насадили их на копье над костром.

И я пил вместе с другими — сначала один глоток, а потом еще и еще… Я почувствовал, что во мне вздымается какое-то странное опьянение, дикое, жадное опьянение, какого я еще никогда не испытывал. Я совершенно потерял сознание своей роли как безучастного зрителя и все более и более чувствовал себя участником всего этого дикого зрелища.

Джионы выложили из кусков угля черный круг рядом с огнем, и туда вступил папалои. Он благословил жарившихся козлов и громко обратился к богу Аллегра Вадра, который знает все. Он просил просветить его, жреца, и всю общину верующих. И бог ответил через него, что все просветятся только тогда, когда насладятся козлиным мясом. И черные физиономии прыгнули к копью и стали рвать руками горячее полусырое мясо и пожирать его. Они ломали кости и обгладывали их длинными зубами, а затем швыряли их через отверстия в крыше в ночную темноту в честь великого бога Аллегра Вадра.

И снова затрещали барабаны. Сначала маленький Гун, а за ним Гунтор и Гунторгри, и наконец начал свою ужасную песню мощный Ассаунтор. Все сильнее становилось общее возбуждение, все горячее и теснее сжимались вокруг меня черные тела. Авалу убрали копья и затоптали костер, и вся толпа устремилась вперед.

И вот я внезапно увидел, что на корзине стоит мамалои Аделаида. Я не знаю, откуда она взялась. Она имела на теле, как и все остальные, лишь два красных платка, один на бедрах, а другой на левом плече. Ее волосы были украшены голубым жреческим платком; великолепные белые зубы ярко сверкали в красном сиянии факелов. Она была необыкновенно эффектна, дивно эффектна! Почтительно склонив голову, папалои протянул ей солидную кружку, полную рома, и она залпом выпила ее. Барабаны замолчали, и она начала сначала тихо, а затем все с большим и большим подъемом великую песнь божественной змеи…

Два-три раза пропела она дикие слова на непонятном мне языке, и тогда вся толпа в несколько сот пьяных глоток стала подпевать ей.

Потом ее пение стало затихать и, казалось, замерло. Маленький барабан тихо аккомпанировал ей. Она покачивала бедрами, склоняла и поднимала голову и делала руками в воздухе странные змеиные движения. Толпа молчала, затаив дыхание в ожидании. Только иногда то здесь, то там слышалось легкое шептание: "Будь благословенна Манго, наша жрица… целую тебя… И тебя, Гуанган". Глаза у негров горели: все пристально глядели на тихо напевавшую мамалои.

И вот она промолвила тихим, почти сонным голосом:

— Идите! Гуэдо, великая Змея, слушает вас!

И все устремились к ней. Служители и жрецы с большим трудом поддерживали порядок.

— Будет ли у меня новый осел этим летом? Выздоровеет ли мой ребенок? Вернется ли ко мне мой милый, которого взяли в солдаты?

У каждого был свой вопрос, свое желание. Черная Пифия отвечала всем. Ее глаза были закрыты, голова низко опущена на грудь, руки опущены, а пальцы судорожно растопырены. Это были настоящие ответы оракула, в которых не было ни да, ни нет, но из которых каждый мог извлечь то, что он желал услышать. С довольными лицами вопрошавшие отходили в сторону и бросали медные монеты в старую войлочную шляпу, которую держал папалои. В ней виднелись также и серебряные монетки.

Барабаны снова загрохотали, и мамалои, казалось, медленно пробуждалась ото сна. Она спрыгнула с корзины, вытащила из нее змею и снова залезла наверх. Это был длинный черно-желтый уж. Испуганный блеском огней, он высунул язык и обвился вокруг протянутой руки жрицы. Верующие упали ниц и коснулись лбом земли.

— Да здравствует мамалои, наша мать и королева, Гуджа Никон, наша повелительница!