Стивен Кинг - Салимов удел

Откуда-то из внушительного живота Маккаслина вырвался глубокий вздох. Шериф захлопнул блокнот и уложил обратно в глубины кармана.

— Ладно, Джимми, мы дадим сообщение. Сомневаюсь, чтобы от этого было много толку — вот разве что этот чудила еще раз объявится… Ежели он вообще существует, в чем я лично сомневаюсь.

Джимми поднял брови.

— Ты мне врешь, — терпеливо пояснил Маккаслин. — Это и я понимаю, и мои помощники, чем черт не шутит, может, и старина Мо тоже. Сколько ты наврал — много, мало — я не знаю, зато знаю вот что: раз вы оба держитесь одного и того же, доказать, что ты врешь, я не могу. Можно бы забрать вас обоих в кутузку, но по закону я должен дать вам обоим по разу позвонить, а даже самый зеленый пацан, только-только из юридической школы, в состоянии вытащить вас из-за решетки, потому как то, что я против вас имею, лучше всего можно описать как «подозрение в неизвестном шахер-махере». Небось твой-то юрист свой диплом не вчера получил, э?

— Нет, — ответил Джимми. — Не вчера.

— Я бы все равно забрал вас, и были бы у вас неприятности, только кажется мне, что врете вы не потому, что проштрафились перед законом.

Маккаслин пнул педаль стоявшего возле секционного стола мусорного бачка, сделанного из нержавейки. Крышка с грохотом отскочила, и Маккаслин выстрелил в бачок коричневой струей табачной слюны. Мори Грин вздрогнул.

— Никому неохота пересмотреть свой рассказ? — спросил шериф, и гнусавый провинциальный выговор исчез. — Дело это серьезное. В Уделе четыре смерти, и все четыре тела пропали. Я хочу знать, что творится.

— Все, что мы знаем, мы вам рассказали, — спокойно и твердо сказал Джимми. Он смотрел прямо на Маккаслина. — Если бы знали больше, рассказали бы больше.

Маккаслин вернул ему не менее острый взгляд.

— Ты перепуган до усёру, — заметил он. — И этот писатель тоже. Оба. Такими в Корее бывали парни, которых приносили с передовой.

Полицейские смотрели на них. Бен с Джимми промолчали.

Маккаслин опять вздохнул.

— Давайте, пошли отсюда. Я хочу, чтобы завтра к десяти вы оба явились ко мне в контору и дали показания. Если к десяти вас не будет, пошлю за вами патрульную машину.

— Вам не придется это делать, — сказал Бен.

Маккаслин скорбно взглянул на него и покачал головой.

— Вам надо писать книжки, в которых больше смысла. Как тому парню, что сочиняет истории про Трэвиса МакДжи. Чтоб было, во что всадить зубы.

Бен поднялся из-за стола и ополоснул в раковине чашку из-под кофе, задержавшись, чтобы выглянуть за окно в черноту ночи. Что сегодня бродило в ней? Марджори Глик, наконец воссоединившаяся с сыном? Майк Райерсон? Флойд Тиббитс? Карл Формен?

Он развернулся и пошел наверх. Остаток ночи он проспал при включенной настольной лампе, а сооруженный из шпателей крест, обративший в бегство миссис Глик, оставил на столике по правую руку. Последнее, о чем подумал Бен перед тем, как его объял сон, было: в безопасности ли Сьюзан, все ли с ней в порядке.

Услышав отдаленный хруст прутьев в первый раз, Марк прокрался за ствол большой ели и там остановился, поджидая, кто же объявится. Они днем выходить не могли, но это не значило, что им не найти людей, которым дневной свет нипочем — например, за деньги. Впрочем, были и другие способы. Марк видел в городе этого хмыря Стрейкера — глаза у того были как у жабы, греющейся на солнышке на камне, а вид такой, будто он способен ломать руку младенцу и при этом улыбаться.

Марк ощупал угадывающуюся в кармане пиджака увесистую отцовскую ракетницу. Пули против них не годились (кроме, может быть, серебряных), но этого Стрейкера выстрел между глаз научит родину любить, будьте покойны. Взгляд мальчика на секунду скользнул к завернутому в кусок старого полотенца предмету грубой цилиндрической формы, прислоненному к дереву. За домом Марка была поленница — пол-корда желтых осиновых поленьев, которые они с отцом напилили в июле и августе цепной пилой Маккаллоха. Марк знал: отец — педант, так что длина каждого полена — три фута плюс-минус дюйм. Какая длина требуется, отец знал так же хорошо, как то, что за осенью придет зима и желтая осина будет гореть в камине гостиной долго и ясно.

Сын Генри Питри знал и другое. Он знал, что осина — для таких людей… тварей… как он. Сегодня утром, пока отец с матерью были на прогулке, мальчик взял полено и обтесал бойскаутским топориком, превратив один его конец в грубое острие. Пусть грубое, сослужить свою службу оно должно было.