Абрахам Мэррит - Гори, ведьма, гори! [Дьявольские куклы мадам Мэндилип]

Я всё бежал и бежал, и каждый шаг был кошмаром. Я чувствовал, что руки протягивались, чтобы поймать меня… слышал шепот… Весь потный, дрожащий, я вырвался из леса и помчался по обширной равнине, протягивающейся до далекого горизонта. Равнина не несла на себе дорог или тропинок. Она была покрыта коричневой высохшей травой. Неважно. Это было лучше, чем полный привидений лес. Я чувствовал на себе мириады взглядов злых глаз. Я повернулся спиной к лесу и пошел по высушенной равнине. Я взглянул на небо. Оно было туманно-зеленым. Высоко вверху начинали светиться два туманных круга… черных солнца… нет, это были не солнца… это были глаза… Глаза мастерицы кукол! Они смотрели на меня вниз с туманно-зеленого неба…

Над горизонтом этого странного мира стали подниматься две гигантские руки… начали протягиваться ко мне… чтобы поймать меня и швырнуть обратно в лес… белые руки с длинными пальцами… и каждый белый длинный палец — живое существо. Руки мастерицы кукол! Всё ближе опускались глаза, всё ближе становились руки.

С неба послышался взрыв смеха.

Смех мастерицы кукол!

Этот смех еще звенел в моих ушах, когда я проснулся — или мне показалось, что я проснулся. Я находился в своей комнате. Я сидел, выпрямившись, на своей постели. Я был весь в поту, и сердце мое так билось, что всё тело вздрагивало при его ударах. Я мог видеть канделябр, его подвески слабо светились, создавая впечатление отдаленной небесной туманности. Окна тоже слабо светились… Было очень тихо… Движение на окне!

Я хотел встать с постели, посмотреть, что там шевелится. Но не мог двинуться!

В комнате появился слабый зеленый свет. Сначала он был похож на слабо мерцающую флуоресценцию гнилого пня. Он то загасал, то разгорался, но всё время усиливался. Комната осветилась. Канделябр светился, как рассыпавшиеся изумруды.

На подоконнике появилось маленькое лицо! Лицо куклы! Сердце мое подпрыгнуло и остановилось в отчаянии. Я подумал: «Мак Канн подвел! Это — конец!»

Кукла смотрела на меня с усмешкой. Лицо, гладко выбритое, принадлежало человеку лет сорока. Нос длинный, рот большой с тонкими губами. Глаза глубоко посаженные, лохматые брови. Глаза блестели, красные, как рубины. Кукла влезла на подоконник. Она скользнула головой вперед в комнату и стояла минуту на голове, болтая в воздухе ногами.

Затем она ловко сделала двойное сальто, снова вскочила на ноги, оперла руки в бока и посмотрела мне прямо в лицо, как будто ожидая аплодисментов.

На ней были рейтузы и жакет циркового акробата. Она поклонилась мне. Затем показала рукой на окно, там появилось другое маленькое лицо. Оно было важное, холодное — лицо человека лет шестидесяти, с маленькими бакенбардами. Он смотрел на меня с таким выражением, с каким банкир смотрит на невидимого человека, который пришел получить заем — мысль показалась мне забавной. И вдруг я понял.

Кукла-банкир, кукла-акробат. Куклы тех двух, которые умерли от неизвестной болезни.

Кукла-банкир с достоинством спустилась с подоконника. Она была в вечернем костюме, во фраке, в накрахмаленной манишке — всё было великолепно.

Он повернулся и с тем же достоинством протянул руку к окну. Там стояла третья кукла — женщина такого же возраста, как и банкир, в приличном вечернем туалете.

Старая дева!

Осторожно эта старая дева взяла протянутую руку и легко спрыгнула на пол.

В окно же взбиралась четвертая кукла в темном блестящем трико. Сна легко спрыгнула с окна и стала рядом с акробатом. Она посмотрела на меня с усмешкой и поклонилась.

Четыре куклы начали маршировать в мою сторону, впереди акробаты, затем важно и неторопливо банкир и старая дева — под руку. Гротескные, фантастические, но вовсе не смешные. Боже, нет! Если в них и было что-нибудь смешное, так это смешное было такого характера, что над ним мог смеяться только дьявол.

Я подумал с отчаянием: «Брэйл рядом, по другую сторону двери. Если бы я мог произвести хоть какой-нибудь звук!»

Четыре куклы остановились, как бы для консультации. Акробаты сделали легкие пируэты, доставая из-за шеи длинные иглы" кинжалы. В руках остальных кукол появилось такое же оружие. Они направили острия в мою сторону и возобновили свой марш к кровати.

Красные глаза второго акробата — гимнаста, я знал это теперь, остановились на канделябре. Он замер, изучая его, затем указал на него, сунул иглу-кинжал обратно в "ножны" позади шеи и опустился на колени, сложив ладони чашечкой, напротив остальных.