Абрахам Мэррит - Гори, ведьма, гори! [Дьявольские куклы мадам Мэндилип]

В начале четвертого часа появились изменения выражения лица, но не так, как мы со страхом ожидали. На лице появилось только отвращение. Один раз мне показалось, что по лицу пробежало и моментально исчезло дьявольски-злобное выражение.

В середине четвертого часа глаза ее снова узнали нас. Сердце стало работать медленнее, но я чувствовал какую-то концентрацию нервных сил.

И затем ресницы начали подниматься и падать: медленно, как будто с огромным усилием, причем равномерно и как будто целеустремленно.

Четыре раза они поднимались и опускались, затем — пауза, затем они закрылись и снова открылись. Она повторила это дважды.

— Она пыталась что-то просигнализировать, — прошептал Брэйл, — но что?

Снова длинные ресницы опустились и поднялись четыре раза… пауза… девять раз… пауза… один раз…

— Она умирает, — шепнул Брэйл.

Я опустился со стетоскопом у ушей… медленнее билось сердце… еще медленнее… и остановилось.

— Она умерла, — сказал я и поднялся. Мы наклонились над ней, ожидая последней ужасной спазмы, или как это еще назвать. Но ее не было. На лице всё еще держалось выражение отвращения. Никакой дьявольской радости. Никаких звуков. Под моей рукой я чувствовал, как быстро затвердевает ее рука.

Неизвестная смерть погубила сестру Уолтерс — в этом не было сомнений. Но каким-то неясным, подсознательным путем я чувствовал, что она не победила ее полностью.

Ее тело — да. Но не ее волю.

Я вернулся домой вместе с Брэйлом, глубоко потрясенный. Трудно описать всю последовательность событий, о которых я рассказываю, с начала и до конца. Всё время я чувствовал себя так, как будто находился в тени чего-то неизведанного. Нервы мои были напряжены, как будто я находился под наблюдением кого-то невидимого, пребывающего вне нашей жизни… подсознание мое словно билось в дверь сознания, призывая быть настороже… Странные фразы для медика? Пусть!

Брэйл был жалок и совершенно измучен. Я задумался о том, испытывал ли он только профессиональный интерес к умершей девушке. Если между ними что-нибудь было, он не сказал мне об этом.

Мы пришли ко мне домой около четырех часов утра. Я настоял, чтобы Брэйл остался со мной. Я позвонил в госпиталь и спросил, не появлялась ли сестра Роббинс? Ее не было. Я заснул на несколько часов беспокойным и нервным сном.

Вскоре после девяти Роббинс вызвала меня по телефону. Она была в истерике от неожиданного горя. Я попросил ее прийти ко мне, и когда она явилась, мы с Брэйлом задали ей ряд вопросов.

— Около трех недель тому назад, — сказала она, — Гарриет принесла домой для Дианы прелестную куклу. Ребенок был очарован. Я спросила Гарриет, где она достала ее, и она ответила, что в странной маленькой лавочке на окраине города. «Джоб, — сказала она (мое имя Джобина), — там сидит странная женщина. Я вроде даже боюсь ее, Джоб». Я не обратила внимания на это. Кроме того, Гарриет вообще не была очень разговорчивой. Мне даже показалось, что она сожалеет о том, что сказала это. Теперь, когда я всё это вспоминаю, мне кажется, что Гарриет вела себя после этого как-то странно. То она была весела, то… ну, как бы сказать?.. задумчива. Около десяти дней тому назад она вернулась домой с забинтованной ногой. Правой? Да. Она сказала, что пили чай вместе с женщиной, у которой она достала куклу для Дианы. Чайник опрокинулся, и горячий чай пролился ей на ногу. Женщина смазала ей ногу какой-то мазью, и теперь она нисколько не болит. «Но, я думаю, что должна смазать ногу чем-нибудь своим», — сказала она мне. Затем она спустила чулок и начала развязывать бинт. Я вышла на кухню, и она позвала меня посмотреть ногу. «Странно, — сказала она, — здесь был ужасный ожог, Джоб, и он уже практически зажил, а не прошло и часа, как она смазала мне его мазью».

Я посмотрела на ее ногу. На подошве была большая красная полоска. Но она совершенно зажила, и я сказала ей, что чай, видимо, не был горячим. «Но это был ожог, Джоб, — сказала она. — Я хочу сказать — сплошной пузырь». Она сидела и глядела на повязку и на свою ногу некоторое время. Мазь была голубоватая и как-то странно блестела, словно сияла. Я никогда не видела ничего подобного. Запаха не было. Гарриет подняла бинт и сказала: «Джоб, выбрось его в огонь». Я бросила бинт в огонь и заметила, что он как-то странно мерцал. Он как будто не горел, а просто померцал некоторое время и исчез. Гарриет побледнела. Потом снова посмотрела на свою ногу. «Джоб, — сказала она, — я никогда не видела, чтобы что-нибудь заживало так быстро, как моя нога. Оно, должно быть, ведьма!»