Дмитрий Герасимов - Крест в круге

«Мне должно быть стыдно за свое малодушие! – убеждал себя Циклоп. – Мне нужно выбросить из головы эти позорные тревожные мысли. Я – взрослый и умный человек…»

Между тем Борис размышлял – нужно ли рассказать Циклопу про его будущее? Неделю назад он вывел чернильным карандашом в своей заветной тетради:

После долгих колебаний Боря решил ничего не рассказывать Циклопу.

«Николай Давыдович когда-нибудь сам все прочитает в моей тетради, – подумал он с грустью, – и, возможно, изменит свою судьбу…»

Спустя месяц Борис обратился к учителю со странной просьбой:

– Возьмите меня с собой в архив…

– Зачем? – удивился Циклоп. – Что делать мальчику в скучном и пыльном хранилище? Уверяю тебя: нет ничего интересного или даже занятного в сортировке бумаг.

– Но это ведь – московские архивы, – возразил Боря. – А я родился в Москве!

– Не только московские, – пробормотал Циклоп и растерянно кашлянул. – И ленинградские, и смоленские, и брянские… Помнишь, я тебе рассказывал: это – горы всякой всячины, привезенной во время войны в Ташкент. Я перебираю эти горы. Нужное и ценное с точки зрения истории и культуры откладываю в одну сторону, незначительное – в другую.

– Это очень интересно, – настаивал Борис. – А еще я знаю, что в архиве меня ждет удивительное открытие!

– Нет, Боря, – решительно ответил Циклоп, – тебе там делать нечего. Кроме того, я не смог бы тебя туда провести, даже если бы захотел. Архив – режимное учреждение!..

– Значит, не возьмете?

«Режимное учреждение» находилось в здании районной библиотеки, которое вот уже почти десять лет не использовалось по назначению. Неприспособленный к восточному климату деревянный дом с надстроенным чердачным помещением рано состарился. Безжалостное солнце сушило и жгло его стены, а зимой он разбухал от сырости.

В двадцатые годы здесь размещался всеобуч и работали секции по ликвидации безграмотности. Позже сюда переехала библиотека, которая делила помещение с кружком юных барабанщиков. Такое соседство оказалось недолгим. На смену барабанщикам пришли сначала горнисты, потом чтецы-декламаторы. Последние выглядели чуть ли не молчаливыми сфинксами на фоне своих предшественников, поэтому все сотрудники библиотеки всячески оберегали их от возможной замены на каких-нибудь юных взрывотехников или дрессировщиков петухов.

В начале войны библиотеку закрыли, и в доме поселили ответственного товарища из Москвы, отвечавшего за эвакуацию и размещение архивов, документов, предметов интерьера и прочих материалов, имеющих хоть какое-нибудь отношение к истории страны. Из прифронтовых городов вывозили, спасая от врага, все, что могло представлять хоть какую-нибудь ценность. Содержимое архивов и хранилищ спешно грузилось в составы и отправлялось в глубокий тыл. На восток тянулись вагоны, набитые тем, что раньше составляло фонды и библиотеки, резервы и музейные архивы, «документальные склады» и «культурные ангары». Особо следили за тем, чтобы на оккупированной территории случайно не остались документы или материалы, связанные с жизнью «бывших» – дворян, купцов, помещиков, землевладельцев. Специальные фонды национализированных усадеб и дворцов, доходных домов и дворянских имений вывозились целиком, до последней бумажки.

Ответственный товарищ из Москвы поначалу пытался проводить селекцию прибывающих в Ташкент фондов на «очень нужное», «просто нужное» и «возможно представляющее интерес», но вскоре стал распихивать бесконечные ящики, коробки, пакеты и папки куда придется. Квадратные метры любых помещений, не приспособленных для жилья, но имеющих стены и крышу, в одночасье обрастали массивными грудами сырого картона, на котором подтеками чернели гордые клише «Архив Культурного фонда СССР», «Архив документального фонда СССР» и зловещие императивы: «Не вскрывать!», «Вскрывать только в присутствии уполномоченного сотрудника НКВД».